Анатолий Беляков - Россия и Китай. Две твердыни. Прошлое, настоящее, перспективы.

В феврале-марте 2011 г., на фоне т. н. «арабской весны», когда в результате «цветных революций» были смещены правительства сразу в нескольких странах Ближнего Востока, попытка дестабилизации путем организации массовых протестов была предпринята и в Китае. Пресса назвала эти события «жасминовой революцией» – чтобы заслужить это название, участники договорились взять в руки веточки жасмина.

Сообщение, призывающее к гражданскому неповиновению, было размещено на китайском сайте, физически расположенном в США. Впрочем, призыв этот не нашел большого отклика – акции были малочисленны и состояли, в основном, из зевак и журналистов. Попытка устроить «цветную революцию» в стране, после Тяньаньмэня имеющей надежную прививку от подобных явлений, оказалась карикатурной. За всю «китайскую весну» было арестовано около 35 активистов, большинство из которых было отпущено.

Попытка устроить «цветную революцию» в стране, после Тяньаньмэня имеющей надежную прививку от подобных явлений, оказалась карикатурной.

Давление США на КНР ведется и по старой испытанной схеме – за счет создания очагов нестабильности как вокруг Китая, так и внутри страны.

Две наиболее болевых точки Поднебесной – это Тибет и Синьцзян-Уйгурский автономный район. Эти территории Запад издавна старается использовать для дестабилизации внутренней обстановки в Китае.

С Тибетом у Китая всегда были непростые отношения. Воинственные тибетцы нападали на восточные провинции Китая, а в IV в. даже завоевали весь Северный Китай, основав династию Младшая Цинь, просуществовавшую, впрочем, совсем недолго. Установившиеся связи Китая с тибетцами совершенно изменили жизнь этого народа. Тибетцы обучились ткачеству, производству сельскохозяйственных орудий, керамики, бумаги. Вместе с шелком к ним пришли и образцы китайской одежды эпохи Тан – тибетский национальный костюм и по сей день сохраняет ее основные черты [112].

В середине XIII в. Тибет вошел в состав империи Хубилая, а тибетская разновидность буддизма – ламаизм – стал официальной религией монгольского двора (Хубилай использовал его для противостояния ассимиляции со стороны китайской культуры, в частности, даосизма и конфуцианства).

В конце XVII в. тибетское духовенство, прежде признающее верховенство Цинской империи, стало открыто поддерживать усиливающееся Джунгарское ханство, рассчитывая на создание единого ламаистского государства от Сибири до Непала под эгидой Лхасы. В 1720 г. цинские войска выбили из Тибета захвативших его ойратов и оставили здесь свой гарнизон и администрацию. В 1751 г. Тибет вошел в Цинскую империю как ее составная часть; управлять им было официально поручено Далай-ламе VII. Тибетские духовные власти хранили верность пекинскому престолу. Когда в 1774 г. Британская Ост-Индская компания прислала своего представителя в храм Дашилумпо и попыталась установить прямую связь с Тибетом, Панчен-лама VI – второй по рангу лама после Далай-ламы – заявил, что Тибет принадлежит Китаю, и он должен во всем действовать по высочайшим указам великого китайского императора.

В 1912 г. в результате Синьхайской революции была свергнута маньчжурская династия Цин, после чего Тибет объявил о своей независимости от Пекина. Впрочем, независимость эта была ограниченной – она не была признана большинством стран мира, а экономика и дипломатические связи Тибета контролировались англичанами.

В 1927–1928 гг. знаменитый русский художник и мыслитель Николай Рерих совершил экспедицию из Урги в Тибет. Увиденное им резко контрастировало с репутацией Тибета как средоточия духовности и заповедника подлинного, неиспорченного буддизма. «То высокое Учение, о котором вы знаете, – писал Рерих Буддийскому центру в Нью-Йорке, – проходит совершенно вне лхасских стен и ничего общего с Тибетом не имеет» [113]. Философ, не жалея красок, описывал убожество жизни «независимого» Тибета, вонь и грязь в буддийских храмах, наглость и лживость населения, повальное пьянство и стяжательство тибетских лам, обвинял их в том, что подлинное служение они подменяют грубым шаманством – гаданием на бараньих лопатках и «завыванием на дудках из человеческих костей». «Ламы лицемерно запрещают убивать животных, тогда как кладовые монастырей набиты тушами баранов и яков, убитых для потребы монахов, – свидетельствует Рерих. – Но чтобы внести еще больший элемент лицемерия, это убийство обставляется иногда особо изобретательно – животных загоняют на скалу, чтобы они, бросаясь вниз, убились сами. Так следуют заветам Будды» [114].

Столь же нелицеприятен в своих суждениях и другой участник экспедиции, врач Константин Рябинин: «Недоступный своими снегами, морозами, голодом, дикими и пустынными местностями, высочайшими горами и перевалами, Тибет, отдельные местности которого не посещаются даже самими тибетцами, не склонными вести подвижный образ жизни, раскрылся перед нами во всем своем невежестве, косности, мерзости запустения и предрассудков, жалком ничтожестве, потрясающей лжи и наглости. Воистину это отныне развенчанный Тибет, на который совсем другими глазами должны взглянуть народы Азии, Европы и Америки. Вековой мрак предрассудков и узурпированный ореол "священной страны" должны, наконец, развеяться. Ложь, до сих пор скрываемая благодаря недоступности страны, должна навсегда исчезнуть» [115].

Тибет Николая Рериха прекрасен только на полотнах.

Но, пожалуй, более всего русских путешественников потрясли варварские обычаи тибетцев. Вот как, например, описывал Константин Рябинин совершенно немыслимый обряд «небесного погребения», совершающийся на специально оборудованных площадках в тибетских горах: «Во время обеда приходил наш солдат Дава Дондуб, от одежды которого шел отвратительный трупный запах. На днях он разрезал по обычаю труп покойной „намо“ – жены майора – и очищал кости от мышц; потом все было унесено на гору против монастыря на съедение собакам и птицам. В Лхасе на кладбище трупы рассекаются на больших каменных плитах, причем грифы и вороны, живущие на кладбище, слетаются большими стаями и хватают из рук лам куски мяса. Существует обычай валяться на этих плитах для здоровья. Цыбиков в своей книге о Тибете сообщает, между прочим, что ныне живущий Далай-Лама также исполнил этот обычай. Если уж тибетцы считают такое соприкосновение с местом рассечения трупов полезным для здоровья или даже целебным, то нечего удивляться на собак, которые трутся о падаль и тоже валяются на ней. Кто у кого перенял этот обычай – собаки у тибетцев или тибетцы у собак?» [116]