Нил Гейман - Вид с дешевых мест (сборник)

Я знаю, что фотографии всегда рассказывают нам о фотографе, но фотографы не интересуют меня в такой же степени, что художники, даже когда композиция фотографии не менее изящна, чем любой классический портрет. Фотографию Альфреда Теннисона, сделанную Джулией Маргарет Кэмерон на острове Уайт, суровую и продуваемую всеми ветрами, невозможно забыть. Фон расплывается, рука с книгой напоминает формальные портреты религиозных деятелей; лицо задумчиво и кажется (по крайней мере, мне) даже трагическим. Да, этот человек вполне мог написать «Переступая черту»…

– подумал я.

Я выучил это стихотворение еще мальчишкой. Смерть тогда была просто абстрактной идеей; я подозревал, что когда вырасту, мне как-то удастся ее благополучно избежать – потому что я был умным ребенком, а Смерть тогда выглядела вполне легкоизбегаемой штукой.

Приближаясь к нынешнему времени и вступая в современность (какое же это красивое, старомодное слово), мы видим, как живопись переживает настоящий взрыв и делится на кучу движений и способов видеть и описывать реальность. Строгую портретность вроде бы оставили фотографии, потом снова забрали, и вот мы уже в том времени, когда живу я, и имеем дело с материалом, составляющим мою жизнь. Сделанный Брайаном Даффи портрет Дэвида Боуи не менее иконичен, чем обложка диска Aladdin Sane , но на нем глаза с разными зрачками удивленно смотрят прямо в камеру: Боуи выглядит более ранимым. И, глядя на образ, некогда символизировавший для меня все тайны взрослости, он выглядит еще и до боли юным.

Прелесть и власть портретного жанра состоят как раз в том, что он замораживает нас во времени. До портрета мы были моложе; после него постареем или сгнием. Даже жуткие кошмарные автопортреты Марка Куинна в крови и жидком силиконе все равно могут сохранить лишь один определенный момент времени: они не могут состариться и умереть, как это делает – и непременно сделает – Куинн.

Задайте вопрос: кто мы такие? – и портреты вам ответят, хотя бы до некоторой степени.

Мы вышли вот отсюда , скажут самые старые. Вот наши короли и королевы, наши мудрецы и дураки. Вот мы какие – нагие и одетые, говорят они нам . И мы здесь, на этой картине, потому что художнику есть что сказать. Потому что мы все интересны. Потому что нельзя поглядеть в зеркало, не изменившись. Потому что мы не знаем, кто мы, но иногда в чьих-то глазах отражается свет, и это почти намекает нам на ответ – совсем чуть-чуть.

Возможно, это вовсе не портретная галерея. Возможно, это, как сказал Т. Элиот (висящий тут же, на стене, в виде модернистского фасо-профильного многокрасочного наброска), просто чаща зеркал.

Если вы хотите узнать, кто мы такие, берите меня за руку, и мы пройдем ее вместе. Мы будем глядеть на каждую картину и каждый предмет, пока, в конце концов, не начнем видеть самих себя.

Впервые опубликовано в виде эссе в выставочном каталоге «Портретной Премии Би-Пи» (2015).

Я хочу описать Аманду Палмер – добрую половину арт-панк-кабаре-рок группы «Дрезден Доллс» – как-нибудь так, чтобы она выглядела поэкзотичнее… но на самом деле мне трудно воспринимать Аманду Палмер как экзота: я слишком хорошо ее знаю. Мы три года дружили, почти два года встречались и уже без малого год помолвлены. За это время я лицезрел, как она берется за работу всех сортов и размеров, одна или с командой, играет на пианино и клавишных, и местами (эта шутка достаточно отбилась от рук, чтобы стать самостоятельным альбомом каверов «Рэйдиохед») – на укулеле. Я смотрел представления в огромных церквах и в дешевых подвальных барах (иногда в один вечер – из часовни прямиком в харчевню), видел ее в роли гендерного оборотня, конферансье в «Кабаре» и в виде половинки дуэта сиамских сестричек известных под именем «Эвелин Эвелин».

Но я никогда еще не видел «Дрезденских кукол». Где-то за месяц до нашего с Амандой знакомства они погрузились в затишье, из которого большинство групп никогда не возвращается.

До того я был эдаким ленивым фанатом «Дрезден Доллс». У меня были два их первых крупнолейбловых диска (правда, когда они выпустили третий, No, Virginia , я даже не заметил). Несколько их песен поселились у меня на айподе в плейлисте «То, что реально нравится». Я относился к ним с рассеянной симпатией – после того как услышал, что после концерта Аманда очень мило обошлась с моими крестницами, Скай и Уинтер, и потом, когда заметил, что «Доллс» выложили полученное ими письмо ненависти (местами даже с рисунками ненависти) к себе на сайт. В 2005 году я даже попытался их посмотреть, когда они выступали на «Сандэнсе», но как раз во время концерта у меня была группа по анимации, так что вместо них я посмотрел Нелли Маккей.

Начав встречаться с Амандой, я спросил ее о «Куклах». Она сказала, мол, как жаль, что я их пропустил. Они были такие классные – Брайан Вильоне и она, это было что-то.

Уверен, что это так. Но потом она принялась говорить о Брайане, второй половинке «Дрезден Доллс» (Аманда играла на клавишных, а Брайан – в основном на ударных и иногда на гитаре), и о пройденных вместе дорогах примерно так, как говорят о плохом браке, когда радуются, что он закончился. Они проводили вместе двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, примерно пару часов из них играя музыку, делавшую ее совершенно счастливой, а все остальное время доводя друг друга до ручки. Иногда они были любовниками – или, по крайней мере, имели за эти семь лет кучу секса – а иногда просто друзьями, но по большей части они были «Дрезден Доллс» – бродячим ансамблем, объединенным пониманием искусства как пути к освобождению. А где-то в начале 2008 года они всем этим быть перестали.

Я, кстати, видел на Ютьюбе видео с самого конца их последнего тура. Брайан говорит, что им как раз пора завязывать:

– Какой смысл все время конфликтовать? Это же не брак, в конце концов – это группа.

Дальше Аманда:

– Это как быть братом и сестрой и вдобавок партнерами по браку и бизнесу, и вот вас сажают в один ящик, где приходится круглые сутки проводить друг у друга на глазах.

Оба они выглядели крайне усталыми и измученными.

Однако время лечит. По крайней мере, корочку на ране точно образует.

Что и объясняет, почему я сейчас, в Хеллоуин, стою на балконе «Ирвинг Плазы», на первом концерте воссоединительного тура «Дрезден Доллс» и любуюсь, как две юные леди, одетые преимущественно в блестки, хулахупят во тьме светящиеся хулахупы, а на них из зала таращится толпа клоунов, зомби, безумных шляпников и тому подобного люда – и, честно говоря, не знаю, где заканчивается хеллоуинский маскарад и начинаются выходные костюмы для визита на концерт «Дрезден Доллс».