Литературная Газета - Литературная Газета, 6574 (№ 44/2016)

– Мальчик, слышишь, Мальчик, буду стрелять, в сторонку уйди, спрячься, – теперь за дверью кричат в полный голос.

Мальчик заковылял в маленькую комнату, где они не жили, и только сел на корточки, зажав, как учили, уши, начались выстрелы; хлёсткие, одиночные, оглушительные. Потом снова удар и, словно крыша обвалилась, пыльная волна.

________________________________

1 Марша вог1ийла хьо (чеченск.) – приходи свободным

ДолгРассказ

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Проза Чечни

Теги:Проза Чечни

Сулиман Мусаев

«ЛГ»-ДОСЬЕ

Родился в селе Алхазурово Урус-Мартановского района. Пишет на чеченском и русском языках.

Публикации в журналах «Вайнах», «Орга», «Нана», «Дарьял» (Владикавказ), «Литературная Ингушетия» (Назрань), «Луч» (Ижевск), «Минги-Тау» (Нальчик, на балк. яз.), «Урал» (Екатеринбург), «Дружба народов», в сборниках «Молодые писатели Кавказа: параллельные взгляды: поэзия, проза, критика», «Новые писатели», «Новые имена», «Каталог лучших произведений молодых писателей России». Живёт в Грозном.

Старик был болен. Уже более двух недель лежал он, прикованный к постели. Ноющая, незатихающая боль в груди не отпускала его ни на минуту. По всему телу разлилась такая слабость, что не позволяла ему двигать ни рукой, ни ногой, но ясность ума и память не изменили ему. На все уговоры домочадцев положить его в больницу Азим отвечал категорическим отказом, только по утрам и вечерам приходила к ним соседская девушка, работавшая в местной больнице медсестрой, и делала обезболивающие уколы, да врач, привезённый несколько дней назад младшим сыном Ахмедом, прописал некоторые лекарства. Азим знал, что эти лекарства не помогут ему и пил их, превозмогая отвращение, только для того, чтобы не огорчать сына. Да и нет на всём белом свете такого лекарства, которое спасло бы от неизбежного – от смерти. Пришёл и его черед. Он уже разменял девятый десяток, нечего и Бога гневить. Что же, он встретит это последнее испытание в этом бренном мире с именем Всевышнего на устах, достойно, как встречал за свою долгую жизнь все ниспосланные Им радости и лишения. Уже шестой день он не притрагивался к еде, но не чувствовал, как ни странно, ни голода, ни потребности в пище. Его поили бульоном, фруктовыми соками, да и то после нескольких глотков он плотно сжимал губы (слова причиняли боль), показывая, что больше не хочет. У изголовья больного всё время сидел один из сыновей, стараясь предугадать любое его желание.

Желаний же у Азима не было уже никаких, разве только чтобы его оставили одного. Но в этом сыновья не слушались его и поочередно дежурили у его постели. Старику не хотелось причинять никому беспокойства, и порой он с большим трудом подавлял стон, идущий из глубины пылающей жаром груди. Сейчас ему, видимо, не удалось сдержать стон, и он сквозь прикрытые веки увидел, как страдальчески исказилось от душевной муки лицо сына, повлажнели его глаза, словно боль отца по невидимой нити передалась ему. Азим постарался сделать вид, что спит. Может, уйдёт сын хотя бы на время? В одиночестве и думалось лучше. Ему в его состоянии только это и оставалось: думать, переживать свою жизнь заново, вспоминать счастливые, радостные дни такого далёкого теперь детства.

Мать свою Азим помнил смутно. Память сохранила только необычайную теплоту её рук, сахарные зубы, обнажавшиеся в тихой улыбке, большие тёмные глаза, которые подёргивались задумчивой пеленой, когда она напевала ему какую-то грустную песню. Мотива песни он не мог потом оживить в памяти, как ни старался, но, кажется, этой песни он больше никогда не слышал. Потом мамы не стало. Азима и его двух братьев воспитал отец Керим, который так больше и не женился. Отец был крепким хозяйственником, и сыновья росли под стать ему – трудолюбивыми. Керим поставил на ноги детей, женил их, двух старших отделил. Старшему брату Азима, Идрису, отец выделил небольшую мельницу, из-за которой он позже и пострадал: новые власти раскулачили его как эксплуататора трудового народа, хотя он не держал у себя ни одного работника, да в них и не было нужды. Идриса отправили в лагеря, и больше из родных никто о нём ничего не слышал. При выселении в переполненном вагоне скончался престарелый Керим, и его тело на одном из заснеженных полустанков вынесли конвоиры. Второй брат Азима, Хадис, умер в Казахстане на третий год выселения, жена его вернулась к своим родным. Дети Хадиса умерли в первую же весну, отравившись какой-то травой. Из семьи Идриса никто не выжил. Азим остался один. Нет, не совсем так. Рядом с ним все эти трудные годы была Бикату, его жена. Как он благодарен Всевышнему, что послал ему в спутницы такую женщину! Это она своей твёрдостью духа, своим терпением помогла ему стойко встретить все удары судьбы, не опустить руки при очередном горе. Несколько лет назад он потерял её, и теперь недалёк час их встречи на том свете в праведном мире.

Что-то горло пересохло. Азим приоткрыл глаза. В комнате полумрак. Кто это сидит у его изголовья? Махмуд?

– Махмуд, подай мне воды, – слабым голосом попросил он.

Махмуд быстро налил минеральной воды и, приподняв за плечи отца, поднёс стакан к его губам.

– Покушай хотя бы немного, дада, – его голос звучал просяще. – Принести чепалги? Ты же любил их. Хотя бы попробуй!

– Не хочется мне, Махмуд. – Он сделал несколько глотков, и сын опустил его обратно на подушку. – Иди, отдохни немного, ты уже давно здесь сидишь. Мне ничего не нужно, – превозмогая боль, проговорил Азим.

– Я не устал. Может, чего другого покушаешь, так ты скажи.

Старик слабо покачал головой, показывая, что ничего не хочет, и снова закрыл глаза.

Хорошо он прожил жизнь свою, честно. И горе, и радость встречал одинаково, зная, что всё от Аллаха. Был трудолюбивым, справедливым ко всем. За это его и уважали соседи, односельчане. И дети у него хорошие. Четверо сыновей и дочь. Все нашли своё место в жизни: сыновья женаты, работают все, дочь замужем. Внуков двенадцать. Никто не может ничем попрекнуть ни Азима, ни его детей.

Воспоминания снова перенесли его в прошлое. Вот он с аульскими ребятишками катается на околице на салазках. У всех детей от долгого пребывания на холоде раскраснелись лица и руки, но никто не спешит домой. Салазки у Азима самые лучшие, быстрые, они являются предметом его гордости. Их подарил ему этой зимой брат Хадис: сам он уже вышел из детского возраста. Из-за пригорка около крайнего дома аула показывается Хадис. Он ведёт лошадей на водопой. Тогда Азим так разгоняется, прежде чем упасть на свои салазки, что доезжает почти до речки. Потом поднимается и с гордостью смотрит в сторону брата.