Юрий Поляков - Созидательный реванш. Сборник интервью

Юрий Поляков отметил, что современный театр переживает те же проблемы, что и в шекспировские времена, только теперь ему приходится конкурировать не с уличными балаганами, а с телевидением. Не менее острые процессы происходят и внутри театрального сообщества.

— Если сегодняшний драматург хочет всерьез поговорить со зрителем о социально-нравственных проблемах, он должен его зацепить. В противном случае драматургия обречена на лабораторность, во что и вылилась «новая драма». Русский театр всегда был демократичным и старался притянуть обычную публику. В этом смысле я оппонент «новой драмы», и абсолютно не разделяю утверждений, будто сегодня драматургия вообще не способна собрать серьезные залы, а может только развлекать или заниматься движением «экспериментальной театральной мысли». Возникает проблема новизны ради новизны. Новизна — понятие коварное. Когда ты сделал что-то по-новому и лучше, чем до тебя, это прекрасно! А если ты сделал по-новому, но хуже, чем до тебя? Получается: новое — это испорченное старое. Зачем такое «новое»? Я, как умею, опровергаю основной довод оппонентов, что сегодня массовый интерес к современной русской драме невозможен. Я говорю: нет, возможен. Но есть один секрет: чтобы остаться в литературе, театре, надо быть немного старомодным…

Мне непонятно, зачем писать пьесу, которая наполовину состоит из нецензурной брани. То, что называется «новой драмой», это не драматургия, а своего рода драматургический материал, из которого режиссер может делать все что угодно. Мне кажется, некоторые режиссеры даже заинтересованы в таком материале, потому что пьеса, написанная по законам драматургии, ставит его в довольно жесткие рамки. Написать нормальную пьесу это по меньшей мере год работы, а написать драматургический материал — неделя. Творческие усилия сведены до минимума. Чего напрягаться?!

Думаю, на подобную драматургию, которая не ставит вопросов, не выступает серьезным критиком существующего порядка вещей, есть, точнее, была некая установка власти. В девяностые годы писатели, настроенные критически, готовые анализировать сложившуюся ситуацию, были мягко, но решительно оттеснены на обочину, а поддерживаться стал постмодернизм, причем его откровенно антинациональная, депрессивная версия с тотальной иронией по отношению к русской цивилизации. Иронизм деструктивен как мировоззрение, хотя как художественный прием необходим. Однако происходит незаметная подмена. И наша власть двадцать лет активно поддерживала этот деструктивный иронизм. Теперь же страна восстанавливается после погромов девяностых, а в искусстве продолжают царить коды разрушения. Почему так происходит, не могу понять. Или это трудно просчитываемые, но угадываемые движения власти, или это, что тоже возможно, проявление очень мощного нашего собственного системного недуга, ведь через эстетические аномалии часто выражаются глубинные болезни социума. Для меня это предмет размышления.

Юрий Поляков считает одной из самых главных своих задач в творчестве — «оставить достаточно честный и интересно читающийся очерк своего времени, своего поколения, написать правду о советской эпохе». Писатель и журналист, он постоянно находится в гуще общественной жизни. Ю. Поляков много ездит по стране, часто встречается с читателями от Калининграда до Камчатки, на канале «Культура» Юрий Михайлович ведет программу «Контекст», вместе с ее гостями, известными деятелями искусства, обсуждает актуальные проблемы нашей жизни.

— Россия впервые за несколько сотен лет существует без исторического проекта. У нас всегда была цель: или освобождение от татаро-монгольского ига, или выход к морям, или расширение на Восток. А сейчас никто не может объяснить, зачем живем, для чего качаем нефть и газ.

Недавно у меня в студии был Николай Цискаридзе. Речь шла о новом законе о творческих учебных заведениях. Я спросил: как могли появиться такие бредовые идеи унификации художественного и обычного образования. Меня поразило то, что ответил Цискаридзе — человек достаточно благополучный, востребованный. Он сказал: потому что чиновники, которые занимаются у нас искусством и образованием, в «этой стране» жить не собираются. Их дети давно уже учатся «там», собственность у них «там», поэтому они заинтересованы в том, чтобы максимально унифицировать процесс, чтобы поменьше «здесь» бывать. Для них Россия как вахтовый поселок. И это, увы, правда. У большинства московских крупных чиновников нет исторического честолюбия, того, что было даже у самого плохого советского чиновника. В губерниях я часто встречаю руководителей, у которых есть историческое честолюбие, а в Москве складывается такое впечатление, что все играют в какую-то надоевшую игру, но выйти из нее не могут. В общем, нет исторического проекта — нет культурной политики.

Есть люди, привыкшие, что их гладят только по шерсти. И есть такая газета, которая пишет то, что считает нужным. Во главе ее стоит редактор, книги которого раскупаются и с удовольствием читаются, невзирая ни на какие премии и их отсутствие, а пьесы собирают полные залы. И пока это так, он будет просыпаться рано утром, чтобы перед выходом в любимую редакцию «Литературки» написать хотя бы несколько строк будущей книги или пьесы. Иногда грустных, иногда смешных, но всегда правдивых строк.

Писатель, который в прошлом пять лет редактировал многотиражку «Московский литератор», приходит в очень известное издание, находящееся, правда, в плачевном состоянии. И — в течение двух-трех лет вытаскивает газету из финансовой ямы, в компьютеризованно-телевизионную эпоху, завоевывая новых читателей и почитателей, в том числе молодых и совсем юных. Юрий Поляков, ровно десять лет назад ставший у руля «Литературной газеты», поведал мне, что к его приходу зарплата сотрудникам не выплачивалась… год, а гонорары — два года. Но так вышло, что никакой не кризисный управляющий, не брат и не друг Чубайса, а русский прозаик, поэт, драматург, публицист Поляков — сам любящий признаваться, что он долго сидел «на вольных хлебах» и предпочитает свое утро посвящать исключительно написанию художественных текстов и ничему другому, — дал второе дыхание газете, основанной еще самим Пушкиным.

— Прежде всего не могу не спросить, Юрий Михайлович: как, по вашим данным, проводится, или уже было проведено, расследование дерзкого нападения на ваш дом в Переделкине (декабрь две тысячи девятого года), в результате чего ваша супруга, на тот момент оказавшаяся на пути ворвавшихся бандитов, получила серьезные травмы и оказалась в больнице?