Юрий Поляков - Созидательный реванш. Сборник интервью

— Упал. Да, и это — объективная реальность. Когда газетой руководил известный писатель и великий редактор Александр Борисович Чаковский, «Литературка» была всем, в том числе и криминальной газетой. Теперь эту нишу занимают специальные издания и конкурировать с ними бессмысленно. Ни к чему пытаться у себя делать филиал «Совершенно секретно». У нас нет для этого ни людей, ни средств (информация продается!), ни должных связей в правоохранительных органах. Тем не менее я считаю, уровень материалов на криминальные темы у нас по-прежнему высокий, завотделом общества и социальных проблем — Игорь Гамаюнов — еще из той «Литературки», поддерживает традицию.

— Неужели соблазна хоть в чем-то возродить прежнюю «Литгазету» не было?

— Прежнюю — нет. А вот возродить легендарные рубрики — да. В том числе — «Если бы директором был я». Только мы ее немного осовременили, и у нас она звучала «Если бы президентом был я». И знаете, что из этого вышло? Да ничего! Кроме двух-трех шизофреников, на это никто не откликнулся. Почему? Да потому что социальная активность и мечтательность народа были чудовищно обмануты, унижены в девяностые годы, — когда люди искренне рвались в лучшее, верили в перемены, а им наступили ботинком «реформ» на горло. И теперь они уже не верят никому и ничему, а газета тут скорее всего лишь грустный свидетель происходящего.

— Одно из первых ваших появлений в эфире связано с детской редакцией Всесоюзного радио, и было это еще в тысяча девятьсот восемьдесят втором году, — вы консультировали начинающих поэтов в передаче «Поэтический клуб „Березка“» в программе для старшеклассников «Ровесники», и интересно, что вам удавалось совмещать роли радиоведущего и поэта. Сегодня вы ведете «Контекст» в прайм-тайм, в воскресный день. Как телеканал «Культура» нашел телеведущего Полякова?

— Главную роль в моем «назначении» ведущим «Контекста» сыграла, без сомнения, газета. Видимо, когда обсуждалось, кого же пригласить на такую передачу, то, наверное, подумали: попробуем «нелиберала». Ну, это же невозможно, когда большинство говорящих голов в эфире набиты либеральным мусором, как голова Страшилы опилками! Возможно, обратили внимание на полифоничность и широту ЛГ, чего на ТВ маловато. Я всегда говорил, что телевидение должно быть равноудалено и равноприближено ко всем направлениям общественной мысли… Десять лет назад надо мной посмеивались, а теперь вот заинтересовались… Надолго ли?

— Юрий Михайлович, в наш город вас привели «Одноклассники»?

— Да. Конечно, немножко странновато, что мне пришлось в Питер ехать на «Одноклассников», которых привезли из Еревана, а не поставили в каком-то из ваших театров. Но мои театральные взаимоотношения с Петербургом как-то не заладились. Сначала вроде складывалось все хорошо. Году в восемьдесят шестом в ТЮЗе поставили инсценировку моей повести «Работа над ошибками». Получился очень хороший спектакль, он пользовался большим успехом. В восемьдесят седьмом в Александринке приступили к постановке «ЧП районного масштаба». Игорь Олегович Горбачев заказал мне оригинальную инсценировку, прошла генеральная репетиция, по городу были расклеены афиши, а премьера так и не состоялась.

— Причину объяснили?

— Формально, да: на «Ленфильме» режиссер Сергей Снежкин как раз снимал «ЧП районного масштаба». Мол, на один Ленинград два «ЧП» многовато. Потом был долгий перерыв. И только недавно поставили «Небо падших» в Театре на Васильевском. По-моему, довольно симпатично получилось.

— Странно. Братьев Пресняковых ставят, Дурненкова ставят — Полякова нет. Вроде бы: проверенный автор, не надо рисковать: пойдет зритель — не пойдет…

— На Дурненкова точно не пойдет! Все эти авторы «новой драмы» тоже ставятся. Но где? В подвалах! В малых залах. Максимум — сто двадцать человек. А то и шестьдесят, семьдесят. Это даже не театр — это такая драматургическая лаборатория. Кстати, сейчас многие коллективы так и называются «Творческая лаборатория современной пьесы» или что-то в этом роде. В иных «лабораториях» спектакли даже не ставят, а просто актеры читают на голоса. Чего напрягаться-то?! Так называемая «новая драма», которая, кстати, всячески поддерживается, вывозится на фестивали, награждается и тут же забывается. Это чаще всего какой-то репортаж с обильной матерщиной о неких пограничных ситуациях. Зритель не знает, как быть: уйти сразу или все-таки послушать? «Новая драма» — абсолютный отказ от традиционных форм драматургии. Это не развитие традиции, а именно конфронтация с ней. А ведь традиция — не выдумка давно истлевших зануд, а просто отражение сущностных, базовых принципов искусства. Хотите быть в конфронтации со сменой дня и ночи. Да сколько угодно! Но зритель просто не ходит на такие спектакли, и они подолгу не живут. А поскольку сами «новодрамовцы» хорошо видят, что их вещи недолговечны, как фельетоны, они особо в них и не вкладываются, пишут не пьесы, а то, что я называю драматургическим материалом, сырьем.

— Режиссерами почему-то это «сырье» востребовано.

— Режиссеров оно очень даже устраивает. Потому что настоящая, прописанная пьеса ставит режиссера в достаточно узкие рамки. Он становится невольным подчиненным автора, а это далеко не каждому режиссеру нравится.

— В таком случае можно прекрасно обходиться и без Дурненкова с Пресняковыми. Взять да и поставить телефонную книгу — не в переносном, а в прямом смысле.

— Разумеется. Так и делают. Но тогда зачем драматургия столько веков развивалась, вырабатывала какие-то принципы, законы, достигала вершин? Потому-то я и оппонент так называемой «новой драмы». Причем оппонент удачливый. Без ложной скромности могу сказать, что вряд ли есть еще один современный драматург, пьесы и инсценировки которого на постоянных аншлагах идут по много лет — и в России, и в странах СНГ. Только в Москве поставлено шесть моих пьес, и не в подвалах, а в больших залах: Театр сатиры, МХАТ имени Горького, Театр Российской армии. Спектаклем «Кресло» открылась «Табакерка». «Козленок в молоке» в Театре имени Рубена Симонова идет двенадцать лет, «Контрольный выстрел» во МХАТе десять лет, «Хомо эректус» в Театре сатиры семь лет. Попробуйте на братьев Пресняковых соберите зал Театра сатиры на тысячу триста мест! Да даже на премьеру не соберете! Не говоря о том, чтобы спектакль шел много лет. Я вхожу в число тех немногих современных авторов, на кого идет зритель, на ком зарабатывают театры. Худрук Ереванского Русского драмтеатра А. Григорян сказал мне как-то: «Представляешь, мы играем по три-четыре твоих спектакля в месяц на аншлагах!» И при этом я не являюсь модным драматургом. Мои пьесы в «обязательный пакет» современной драматургии не входят. Да и сам я не вписываюсь в «пул» нынешних драмоделов, поскольку не играю в их детские игры и убогие «новые смыслы».