Юрий Поляков - Созидательный реванш. Сборник интервью

— До их приезда здесь была проблема с мышами. Скреблись везде. Потом мы находили только мышиные хвосты. Через две недели ни одной мыши в доме не осталось. Марысю и Осю связывала полная любовь, они вылизывали друг друга и спали вместе. Он опекал ее, как старший. Все было нормально до тех пор, пока дочь у себя в подъезде не нашла еще одну трехмесячную кошечку, которую нарекла Симоной. И, когда появилась Симона, Ося стал уже ее опекать. Марыся взревновала: рычит, шипит, гоняет соперницу. Просто шекспировские страсти! Симона сначала таилась по углам, а потом придумала прятаться за Флая. Марыся боится собаку, а Флай заступается за Симону. Причем в доме Флай относится к кошкам как к равным, но на улице может шугануть.

— Веселая компания. У кошек платоническая любовь?

— Ося с Марысей стерильны, а Симона попала к нам котенком. Ветеринарный врач сказал, что раньше десяти месяцев нельзя стерилизовать. Жена спросила: «А что делать? Она ведь может?» «Да, — ответил доктор, — может повязаться». И в какой-то момент мы не уберегли Симону — уезжали, выносили чемоданы, и она воспользовалась моментом: выскочила, три дня ее не было. Вернулась обесчещенной. Теперь придется держать семейный совет: или увеличить поголовье кошек в доме или облагодетельствовать редакцию «Литературной газеты».

— Писателям свойственно использовать жизненные впечатления в творчестве. Не собираетесь написать роман про животных?

— У меня появляются периодически в книжках животные, но главными героями они еще не были. Но вообще я чувствую, что назрело. За двадцать лет собачьей и кошачьей жизни кое-что накопилось!

— «Одноклассников» активно ставят в регионах — как думаете, почему?

— Меня в областях вообще хорошо ставят. Раньше лидировал «Халам-Бунду», а сейчас вот «Одноклассники». Почему? Очень просто. Нас, драматургов, которые пишут нормальные, сюжетные пьесы, где есть действие, история, герои, где люди не матерятся, где речь не о бомжах, которые живут на помойке, а о нормальных людях, нас таких — несколько человек. На всю страну.

Представьте спектакль театра «Док» или «Практики», показанный не в подвале на пятьдесят человек, а в большом зале на пятьсот мест или, как в театре Сатиры, на тысячу триста. Это нереально — столько сторонников новой драмы не соберешь. А пьеса, я считаю, должна идти в больших залах… Сейчас, говорят, настало время камерных тем и небольших аудиторий, но, извините, неплохому баритону, который любит попеть в дружеском застолье, бас Шаляпина всегда будет казаться излишком. Надо так петь, чтобы тебя ходили слушать не десять человек, а тысячи.

— Сейчас приходишь в магазин, книг много и изданы прекрасно, а почитать — нечего. Есть ли вообще сегодня литература?

— Она есть, конечно. Интересная, серьезная. Но хороших книг всегда было мало. А плохих много. Конечно, не так много, как сейчас. Ведь прежде существовала система экспертных оценок. Помните, была и литературная критика! Вещь достойная сразу оказывалась на слуху. Выходил «Алмазный мой венец» Катаева, новая книга Трифонова или Распутина, ее читала и обсуждала вся страна. Было то, что Шкловский называл «гамбургским счетом». Это, когда неприлично плохую вещь называть хорошей, тебе руки не подадут. Нам сейчас пытаются внушить, что любая оценка — дело вкуса. Ничего подобного! Есть хороший автомобиль, а есть плохой. И вкус тут ни при чем. Так же и в искусстве: есть хороший роман, а есть никуда не годный. Сейчас целенаправленно разрушены критерии. Литературное сообщество распалось на несколько тусовок, где нет «гамбургского счета», есть только деление на «своих и чужих». Написал наш — хорошо, написал чужой, пусть эта вещь уровня «Преступления и наказания», все равно — плохо. Причем здесь либералы стоят почвенников. Достаточно посмотреть имена лауреатов премий и у тех, и у других. Профессионалы ради идеологических принципов, из-за личной неприязни отказались от солидарного взгляда на литературу, от общей оценочной шкалы. Этим сразу же воспользовались бездари. Как у Достоевского: «Если нет Бога, какой я, к чертовой матери, штабс-капитан!» Если нет солидарных, объективных эстетических критериев, любой графоман может объявить себя гением. Поди докажи обратное! Читательский спрос тоже не показатель: продается сегодня не текст, а обложка. Человек покупает, а потом, открыв, обнаруживает, что читать это нельзя, как невозможно есть поддельные консервы. Назад в магазин он не пойдет, просто выбросит. Так оно и происходит…

— Но все же, как вы сказали, литература есть. А кого-то могли бы назвать — из современных писателей?

— Конечно. Есть симпатичные авторы. В старшем поколении — работают признанные мастера: Гранин, Бондарев, Распутин… Если говорить о моем поколении и тех, кто чуть моложе, я назвал бы Юрия Козлова, Веру Галактионову, Николая Ивеншева, Михаила Веллера, Марию Семенову… Если вспомнить постмодернистов, можно выделить того же Пелевина, он человек действительно талантливый. Из тех, кто помоложе, — Шергунов, Прилепин, правда, они больше тусуются, чем работают над словом, а последний, кажется, еще и в политику играет. У меня все время такое впечатление, что за его спиной кто-то стоит и дает ему дурные советы. Хороших писателей немало. К сожалению, их произведения тонут в потоке книг, которые за гранью добра и зла. Даже нельзя сказать, что это плохая литература. Это не литература вообще. Ведь писатель в меру отпущенного таланта работает с языком, создает свой художественный мир и так далее. А что делать с тем, кто занимается изготовлением книжной продукции — из разряда «продал и забыл». Я их предложил называть «ПИПами». ПИП — аббревиатура и означает «Персонифицированный Издательский Проект». За счет таких проектов зарабатывают деньги. Некоторые честные ПИПы прямо говорят, как Акунин: «Я не писатель, я — литературный проект…» Он прав. В книжной продукции все довольно лукаво. На передней обложке — имя, на задней — улыбающееся женское лицо или брутальная мужская физиономия, но это совсем не значит, что данный текст написал указанный автор. Там, может, десять человек сидят и лудят без остановки этот детективный цикл. Сейчас даже никто и не скрывает существование подобных литературных бригад. Это — поток. Это — производство.

— А это хорошо или плохо?

— Если это выдавать за литературу, то плохо. Если считать это досуговой продукцией, вроде кроссвордов, это нормально. Хотя не все так просто. Причем дело не в жанре. Скажем, рассказы Честертона или роман Богомолова «В августе 44-го» — досуговая литература? Нет, конечно, настоящая, высокая литература. Все дело в словесной материи. Литература — это язык. Если есть свой язык, а значит, собственное мировидение, свое представление о том, что происходит в жизни, тогда это литература. А если книгу открывают как кроссворд в электричке, то это — ПИПовщина и ничто иное. С тем же успехом можно столбы считать…