Юрий Поляков - Созидательный реванш. Сборник интервью

— От чего вы отталкиваетесь, начиная очередную вещь? Кто-то говорит, что он отталкивается от одного звука.

— Тот, кто пишет легко, легко выбирает и сюжеты, и героев, может и от звука оттолкнуться. Если роман пишется за три месяца, почему бы и нет? Я пишу тяжело. Когда в голове возникает сюжет, он живет во мне очень долго, прежде чем я начну его воплощать. «Козленка в молоке» я вынашивал десять лет. То же самое было с романом «Замыслил я побег…» То же самое с романом «Гипсовый трубач», который я пишу сейчас.

— Раз проговорились о новом романе… что это будет?

— Он удивит многих, кто меня читает. Это — свободный роман, с некоторой джазовой раскованностью, с боковыми линиями, вариациями, вставными новеллами. Не хочу выдавать пружину действия, но поверьте, что она есть, и она «с секретом», как во всех моих вещах. Это роман сатирический, но там есть и любовная линия… Я не представляю себе романа без любви. Мой роман будет многоплановым. Одно только правило для меня незыблемо. Я всегда считал, что занимательность — это вежливость писателя. Что бы ты там ни накрутил, какими бы философскими теориями ни увлекался, роман должен читаться с неослабевающим интересом. Или занимайся другим делом. Например, напиши философский трактат. Принцип занимательности лежит и в основе моих пьес. В них обязательно есть то, что французы понимают под словом «сюжет». Это когда начинаешь смотреть пьесу и до самого конца не знаешь, чем она закончится.

— Как складываются отношения с театром?

— Театральные дела идут хорошо. Меня много ставят по России и СНГ. Недавно вернулся из Пскова, где поставили «Женщин без границ». До этого был в Кирове, Волгограде. И все эти спектакли очень хороши. В одной Москве идет шесть моих спектаклей. Не хочу хвастаться, но ни у одного современного драматурга шесть спектаклей в Москве не идет. И не в каких-то подвальных театрах, а в Театре сатиры, во МХАТе имени Горького, где зрители заполняют залы на полторы тысячи мест. Сейчас готовится спектакль по моей пьесе «Одноклассница», Андрей Житинкин ставит ее в Театре Маяковского. Но театральная критика этого не замечает. Пусть не любят, но хотя бы объективно задумались, откуда такой интерес к пьесам современного автора с нелюбимой фамилией «Поляков». При этом стонут: нет современной драматургии!

— Это общая черта современной критики вообще.

— В предисловии к одной из моих книг написали, что «невнимание к прозе Полякова становится болезнью современной критики». Эта болезнь оказалась заразной и перекинулась на театр.

— Вы — один из активных инициаторов принятия закона о творческой деятельности.

— У нас творческие союзы существуют на тех же правах, что и какое-нибудь добровольное общество любителей морских свинок. Но любители морских свинок в отличие от писателей не создают национальных ценностей. Так почему же для государства они равны? Проект этого закона, который выделил бы творческие союзы из множества других общественных организаций, обсуждался в Думе еще в 90-е годы, но воз и ныне там.

— Как вы это объясняете?

— Я думаю, что люди, пришедшие к власти, боялись возрождения сильных творческих союзов, прекрасно помня о том, какую роль они сыграли в развале прежней государственной структуры.

— Получается, творческие союзы виноваты в развале СССР?

— А где проходила обкатка радикально-либеральных идей? Ведь не на собраниях же завода ЗИЛ. На заседаниях писательской организации «Апрель», на съездах Союза кинематографистов… И все это транслировалось в общество.

— Сегодня ситуация изменилась?

— Сегодня и либералы, и консерваторы понимают, что без поддержки государства творческим людям не обойтись. Чем отличается крайний либерал от крайнего консерватора? Либерал ради свободы готов пожертвовать Россией, а консерватор ради России — свободой. И то и другое ненормально. Нормально — жить в России и быть свободными.

— Незадолго до событий в Южной Осетии вы побывали в Грузии…

— Я думаю, ошибка и советской, и постсоветской власти была в том, что они не понимали: стремление народов создать свои национальные государства — естественное стремление. Империя — всегда временная конфигурация. Да, для Грузии было важно включение в Российскую империю, когда была реальность геноцида со стороны турок. Но думать, что грузины будут благодарны нам за это еще сто лет и еще сто лет, это благодушие. Изменилась историческая ситуация, и Грузия желает быть самостоятельной. Если бы власть это понимала, она бы заранее продумала сценарий распада империи, такой, который не был бы катастрофой для русских, проживающих за пределами России.

— Но мы никак не можем привыкнуть и к тому, что Украина — самостоятельное государство.

— В Грузии один писатель отвел меня в сторону и сказал: «Слушай, зачем вам Абхазия? Вообще нет такого народа. Это просто грузины с абхазскими фамилиями». Я ему ответил: «Понимаешь, я тоже считаю, что нет такого народа, как украинцы, а есть одна из трех ветвей русского народа — малороссы. Но почему-то украинцы этого убеждения не разделяют. И ничего с этим не поделаешь». К сожалению, марксизм-ленинизм наложил табу на проблемы этносов. Прорывом были книги Льва Гумилева, но они вышли слишком поздно и, конечно, не были прочитаны властью.

— Что происходит с «Литературной газетой»?

— В две тысячи первом году, когда я стал ее редактором, она была в очень тяжелом положении, практически потеряла своих читателей в регионах, поскольку стала выразительницей исключительно одной, либеральной точки зрения. Мы открыли газету всем направлениям. Вернули писателей и мыслителей государственно-патриотических взглядов. Газета стала возвращаться в регионы, к школьным учителям, преподавателям вузов, военной интеллигенции. Сейчас наш тираж — сто тысяч, и это без дайджестов, которые выходят в Германии, Израиле, Америке, Англии, Греции. Идеология нашей газеты проста: мы хотим жить в свободной, но сильной России.

По своим человеческим и экономическим ресурсам, по недрам и природным богатствам мы принадлежим к тем странам, которые, безусловно, самодостаточны. И в нашей истории были периоды, когда мы обходились своими возможностями. Впрочем, это не значит, что все получалось очень хорошо. Однако я хочу напомнить, что именно в те эпохи, когда Россия начинала жить своим умом, и происходили достаточно мощные рывки в экономическом и социальном развитии. Возьмем Александра III, который весьма скептически относился к нашим взаимоотношениям с Европой и говорил, что у России только два союзника — армия и флот. Тем не менее во время его царствования начал бурно развиваться капитализм. Не будем забывать и о том, что свой технологический рывок в XX веке Россия совершила уже будучи за «железным занавесом».