Юрий Поляков - Созидательный реванш. Сборник интервью

— Я не такая уж большая редкость. Мы дружим с семьей Меньшовых. Они тоже много лет прожили вместе. А еще — с Говорухиным. Там, правда, не первый брак, но очень длительный. Стабильных семей довольно много.

— А ваш стабильный брак — это заслуга писателя Юрия Полякова, который так хорошо все понимает, или вашей супруги?

— Думаю, здесь несколько моментов. Важно, что и я, и моя жена Наталья — мы оба из семей, где никто и никогда не разводился. Отсюда представление о семейной жизни не как об эксперименте, который в любой момент можно прекратить, а как о какой-то кармической предопределенности. Это у нас от родителей…

— А семейные скандалы были?

— А у кого их не было?

— И кто посуду в вашей семье бил?

— Кто бил? Да все били! И жена била, и я бил.

— И сколько же тарелок разбили?

— А я не считал. Но немного. Мы первое время жили бедно, у нас не было излишков, в том числе и посуды… Помню, начались первые размолвки, она бежит к своей матери, моей покойной теще, царствие ей небесное… Та говорит: «Нет уж, вышла замуж — живи». Я бегу к своим — мне от ворот поворот: «Нечего здесь ходить! Женился — живи!» У всех возникают моменты, когда кажется, что все «порвато-разломато»… Проходит неделя — и конфликт выглядит такой ерундой! А потом жена моя отличается терпением и пониманием. Что не сразу пришло. Потому что, когда выходишь замуж за учителя, а затем выясняется, что, оказывается, за поэта… Совсем другие ценности, ритм жизни, окружение, эксцессы…

Случаются, конечно, роковые несовместимости… Но очень многие из моих знакомых, вспоминая первые распавшиеся семьи, жалеют. Говорят, дурацкий был повод! Надо бы переждать, перетерпеть. И второй момент. У меня есть чувство ответственности за семью… Старался заработать побольше. Дать дочери хорошее образование.

— Кстати, сколько у вас внуков?

— Двое. Внучка Люба пяти лет и внук Егор шести. Они любят бывать у нас в гостях.

— Так что же происходит вокруг?

— А происходят драматические вещи: рушатся государства. И семьи. Любой кризис бьет по семье.

— Вы имеете в виду экономический?

— Не обязательно. Исторический, государственный, моральный, религиозный — любой. И большим испытанием для традиционной, сложившейся в советские времена семьи стало изменение экономического уклада. Не многие разбогатевшие внезапно мужчины или женщины сохранили прежнюю семью.

— Просто мода такая — на молодую жену двухметрового роста…

— Почему мода? Это сложный процесс. Отношение к семейным ценностям трансформируется в зависимости от материальных возможностей. Многие семьи в советский период сохранялись, потому что все понимали, что развод — это безквартирье, неустроенность… И вдруг человек становится владельцем заводов, газет, пароходов. И он уже может себе позволить иметь столько семей, сколько выдержит. Даже не материально, а физически и морально.

Один мой приятель, теперь уже разорившийся, рассказывал, как в лучшие времена вывозил на отдых сразу всех трех своих жен с восемью детьми. Жены жили в разных гостиницах, а он — с ребятишками… В четвертой гостинице жила юная любовница — прямо с выпускного бала. И страшно этим гордился.

— Многие социологи прогнозировали в кризис увеличение числа разводов. Особенно на Рублевке.

— Не знаю, некоторые, наоборот, возвращаются в семьи. Вот актер-то Жигунов вернулся. Может, и финансовый кризис на это повлиял, откуда мы знаем?

— Может, кризис как раз на руку обезденеженным мужикам?

— Мы сейчас вступили в гедонистическое общество. Где на первое место ставится не ответственность перед следующим поколением, необходимость вырастить и поставить на ноги детей, а удовлетворение своих потребностей, радостей. Семья — не как тяжкий долг, а как способ получения удовольствия. А ребенок писает, какает, орет… Жена умученная, никакая, ей ни до чего… Удовольствие пропало — пошли вы на фиг! Но у человека есть же какие-то сверхзадачи, он пришел на землю не только для того, чтобы получить определенное количество удовольствия и потом все, что осталось от удовольствий, червям скормить.

— С одной стороны, женщины жалуются, что мужчины стали безответственными, бросают детей. С другой стороны, мужчины выступают с теми же претензиями к женам и отбирают детей. Последние примеры — конфликты в семьях Байсарова, Батурина, Слуцкера.

— Иногда партнеру просто хочется уесть другого. Особенно успешному мужчине, когда женщина от него, такого крутого, взяла и ушла. Через ребенка уесть, понимая, что это единственный способ сделать ей больно. Ребенок ведь для женщины — сверхценность.

— Вы говорите о людях обеспеченных. А остальное население?

— Живет, как и жило, с той только разницей, что при советской власти не хватало дефицитов, а были деньги. А теперь «дефицитов» завались — не хватает денег, да и квартиры теперь просто так, за трудовой стаж не дают. И я здесь не вижу особого кризиса. Я просто оглядываю внутренним взором своих ровесников, друзей… Примерно процентов пятьдесят-шестьдесят как женились тридцать лет назад, так и живут. Это абсолютно укладывается в статистику не только российскую, но и общеевропейскую.

— Так что ж вы переживаете из-за маленькой кучки богатых?

— Кто переживает? Я лично не переживаю. Я, когда описываю какой-то социальный слой, оцениваю объективно. Когда мне выражают недовольство по поводу, так сказать, аморальности героев моих книг, я говорю: ко мне-то какие претензии? Они так живут! Дело в том, что безнравственность, которая необходима для зарабатывания денег в наше время, особенно в девяностые годы, она же невольно и на семейно-брачные отношения распространяется. Так же не бывает, что я вот погноблю своих партнеров, стырю из бюджета, откушу у стариков, а приду домой и превращусь в идеального, высоконравственного человека. Большие деньги развращают. И поскольку эти люди на виду, то их материальные и моральные ценности (или антиценности) непроизвольно проецируются на массы как образцы, как пример для подражания, незаметно расшатывая основы семьи.

— Но вот же Роман Абрамович долго и счастливо жил с супругой и нарожал пятерых детей.

— А потом бац — и ушел-таки к молодой.

— Что делать, если любовь…

— Честно говоря, меня не интересует личная жизнь конкретно этого олигарха. Он меня вообще мало интересует. Мне интересен человек, разбогатевший творчески, а не тот, которому сказали «Подержи, мы потом заберем!» Но то, что обладание большими средствами (причем не заработанными, а полученными, не будем говорить, от кого и для чего) меняет психологию и жизненные ценности, это факт. Если человек может удовлетворить любую свою прихоть — менять яхты за миллиард долларов, — то почему нельзя поменять семью? Какие здесь нравственные тормоза: моральные обязательства перед женщиной, детьми? От них нельзя откупиться, выделив роскошное содержание?