Юрий Поляков - Созидательный реванш. Сборник интервью

— Почему же вы согласились стать с Александром Архангельским сопредседателем жюри «Большой книги»?

— А чтобы вблизи посмотреть механизм. Я никак не мог понять, на каком этапе отсекается настоящая литература. И понял, что почти все отсекается экспертами еще на пути к длинному списку. Если говорить о «Большой книге», есть такой персонаж по фамилии Бутов из «Нового мира», он и руководит группой экспертов. Ими и отсекается почти все живое из поступающего на конкурс. Остается в основном постмодернистский «хлорвинил». А дальше выбирают самого своего из своих.

— В повести «Сто дней до приказа» вы впервые рассказали об ужасах дедовщины в Советской армии. Она написана в начале восьмидесятых годов. Вам не становится иногда страшно от того, что она до сих пор так актуальна?

— Будучи заместителем председателя Общественного совета при министре обороны (председатель — Никита Михалков), я на одном из заседаний рассказал, что, когда служил в армии, у нас в гарнизоне была роскошная библиотека. Я, выпускник филологического факультета, нашел там даже двухтомник Лорки, который в Москве было днем с огнем не сыскать. А сейчас в армии не библиотеки, а просто кошмар какой-то. И вот было решено для гарнизонных библиотек издавать специальную серию из ста книг: чтобы там было больше военной тематики, исторической, патриотической. Через некоторое время утверждаем список. И я смотрю — «Ста дней» вообще нет в списке! Меня удивило, что ответил мне один генерал… «Ну, Юрий Михайлович, вы же знаете, как непросто относятся в армии к вашей повести». Действительно, тридцать лет прошло, как она написана, и двадцать три, как опубликована, а относятся все так же…

— Когда «Сто дней» напечатали в журнале «Юность», вы, наверное, думали, что дедовщина будет искоренена в ближайшее время?

— Мы же все были советские позитивисты. Были уверены, что вся беда — в умолчании. Помню, как я пел соловьем одному мудрому генералу КГБ, когда меня вызывали в эту контору по поводу «ЧП районного масштаба» и «Ста дней». Дескать, свобода слова, подобно серебру, все очищает и т. д. и т. п. Он слушал-слушал и говорит: «А вы никогда не задумывались, что есть виды зла, которые свободой и гласностью питаются и только от этого жиреют?» По прошествии лет я думаю — а ведь он был прав.

— Вас недаром называют «социальным соглядатаем». Какие острые вопросы вы поднимаете в своем новом романе «Гипсовый трубач», вторая часть которого только что вышла в издательстве «АСТ»?

— Роман очень сложный по структуре. Там масса вставных новелл, различных линий: детективных, любовных, исторических, сатирических… Это моя самая многостраничная книга. А какие острые вопросы… Ну, например, мои герои, режиссер и писатель, приезжают в Дом ветеранов культуры, чтобы написать некий сценарий. Но в их творческий процесс врывается реальная жизнь с попыткой рейдерского захвата этого Дома и дорогущей земли, на которой он находится. Мои герои пытаются защитить бедных стариков, которые попали туда, сдав свои квартиры.

— Как вы относитесь к прогрессирующей безграмотности нашего общества? В сочинениях абитуриентов по пятьдесят грамматических ошибок! В лексикон крепко вошли слова «мочить», «кошмарить», «устаканить»… Сленг, жаргон, мат… Что вообще происходит с русским языком?

— Думать, что колоссальные историко-социальные катаклизмы, которые пережила наша страна, никак не отразятся на языке, смешно. Всегда, когда происходит крушение устоявшихся норм, государственных институтов, в язык общества вбрасываются жаргонизмы, слова-паразиты, сленг, варваризмы. Мы имеем то, что Семен Франк называл постреволюционной варваризацией общества.

Тем не менее язык развивается, огромное влияние на него оказывает повсеместная компьютеризация. Но это все переварится. После Октябрьской революции тоже резко упала и без того низкая грамотность. В ответ советская власть развернула ликбез по всей стране. Для того и существует государство, чтобы вкладывать деньги в образование и культуру, а не сокращать уроки русского языка, одновременно увеличивая платные факультативы для усиления грамотности. Зачем же тогда мы платим налоги?

— Юрий Михайлович, презентация второй части книги «Гипсовый трубач» проходила на Московской весенней книжной ярмарке. Интересно, а какие впечатления у вас от нее остались?

— Обычно я хожу на книжные ярмарки, чтобы отыскать какие-то новинки, которые в силу разных причин не доходят до «Литгазеты». Особенно это касается региональных издательств. Мне показалось, что как-то маловато в этом году было новинок. Не знаю, может быть из-за кризиса, но эта ярмарка сильно уступала и осенней, и даже прошлогодней, весенней.

— Когда-то нас называли самой читающей страной в мире. В последние годы все изменилось, и сейчас считается, что наши люди почти перестали читать книги. С другой стороны, на книжной ярмарке даже по будням толпилось очень много народу.

— Я думаю, этот тезис, что мы были самой читающей страной, являлся не совсем правильным, в нем был элемент саморекламы. Но и утверждение, что «наши люди перестали читать книги», тоже не верно. В этом есть какое-то самоунижение. Другое дело, что социализм был вообще своего рода «избой-читальней», у людей оставалось много свободного времени, которое тратили в основном на чтение. Но в те годы интерес к книгам не только складывался стихийно, но и поддерживался государством, была мода на чтение. Считалось неприличным не быть в курсе литературных новинок. Интеллигентный человек просто не мог не прочитать последние повести Катаева, недавно вышедший роман Юрия Трифонова или поэму Юрия Кузнецова. А сейчас, к сожалению, чтение перестало быть модным, во многом потому, что телевидение практически не занимается пропагандой чтения. Очень редко спрашивают у отцов державы, что они читают. Если писатель появляется на экране, то, как правило, его используют в политических целях, например, как Веллера, которого чаще других литераторов можно увидеть в телевизоре.

— Ну да, время и конъюнктура диктуют свои законы.

— И все же, на мой взгляд, никуда чтение из жизни наших людей не ушло. Изменилась пропорция серьезных и развлекательных книг. Раньше был большой интерес к серьезной литературе, и я убежден, что навык к серьезному чтению — это такой же национальный ресурс, как нефть и газ. Но за последнее 20-летие произошла перекодировка общества, прежде всего молодежи, на развлекательное чтиво. И это очень плохо.