Литературная Газета - Литературная Газета 6584 ( № 4 2017)

Я долго ни у кого не мог выяснить, где всё-таки и когда именно обсуждалась кандидатура Катаева на пост главреда «ЛГ». Сын писателя уверял, что дело о назначении отца рассматривалось в августе 1960 года в ЦК и на секретариате Союза писателей. Но в фондах РГАНИ я нашёл лишь короткую справку, которую 31 августа 1960 года подписал завотделом культуры ЦК Поликарпов. В ней говорилось: «Секретариат правления Союза писателей СССР решил удовлетворить просьбу тов. Смирнова С.С. Об освобождении его от обязанностей главного редактора «Литературной газеты». Предложение о новом редакторе газеты правление Союза писателей внесёт особо» (РГАНИ, ф. 5, оп. 36, д. 119, л. 106). На этой справке помощник Суслова – Вл. Воронцов 1 сентября 1960 года оставил помету: «Тов. Поликарпову Д.А. тов. Суслов М.А, ознакомился».

Надо отметить, что задержки с внесением на освободившиеся номенклатурные должности новых кандидатур в партийной практике случались редко. Вспомним: когда в начале 1959 года по состоянию здоровья попросился в отставку прежний редактор «ЛГ» Кочетов, отдел культуры ЦК тут же внёс проект постановления об удовлетворении просьбы Кочетова и о назначении Смирнова. А тут что случилось?

Есть косвенные доказательства того, что секретариат Союза писателей СССР, на котором рассматривалась кандидатура Катаева и на котором Катаев получил карт-бланш на формирование новой редколлегии «ЛГ», точно был. Скорей всего он состоялся в промежутке с 22 июля по 31 августа 1960 года. Безусловно, перед этим руководитель писательского союза Федин согласовал кандидатуру Катаева как минимум с завотделом культуры ЦК Поликарповым, а зная Поликарпова, понятно, что тот предварительно всё обговорил со своим боссом – Сусловым.

Так почему же назначение Катаева сорвалось? Бывший работник «ЛГ» Феликс Кузнецов в беседе с молодым писателем Сергеем Шаргуновым заявил, что всё испортили три влиятельных литературных генерала – Николай Грибачёв, Анатолий Софронов и Всеволод Кочетов, которые якобы уговорили Фурцеву отменить постановление секретариата Союза писателей СССР. Но я очень сомневаюсь в этой версии. Во-первых, Катаев до этого не давал охранителям повода думать о нём как о великом либерале. Перелистайте выходившие при нём номера «Юности». Они не выбивались из общего курса. Резкий уклон влево в «Юности» произошёл позднее. И, во-вторых, летом 1960 года Фурцева никак уже не влияла на расстановку кадров в периодической печати: ещё 4 мая 1960 года Суслов добился её перевода с поста секретаря ЦК КПСС на должность министра культуры СССР, который должен был каждый свой чих согласовывать с профильными отделами ЦК. Добавлю, что Фурцева даже в те годы, когда была секретарём ЦК, никогда не шла вразрез с мнением Суслова. А она уж точно знала, что за Катаевым давно стоял лично Суслов.

Кто же тогда посмел выступить против воли Суслова? Теоретически это мог быть Хрущёв. Но Хрущёв много лет благоволил Катаеву. Более того, незадолго до отставки Смирнова, 17 июля 1960 года, он принимал Катаева и некоторых других на одной из правительственных баз в подмосковном Семёновском, о чём писатель потом с придыханием рассказал в той же «Литгазете». Значит, кто-то что-то вскоре напел Хрущёву? Уж не его ли помощник по культуре Владимир Лебедев, который долго не мог простить Катаеву совершённое писателем летом 1954 года предательство в отношении журнала «Новый мир» и Твардовского?

Кстати, бытует мнение, что Катаев, когда пролетел с «Литгазетой», на всё махнул рукой, занялся только творчеством, плюнул на соцреализм и внедрил в нашу литературу буржуазную тенденцию, связанную с мовизмом. Но это очень поверхностное суждение. Катаев не успокоился. Он по-прежнему хотел славы, почестей, наград и должностей. Но в начале 60-х годов ему в достижении этих целей стал мешать уже другой секретарь ЦК КПСС – Леонид Ильичёв.

19 декабря 1964 года Ильичёв со ссылкой на секретаря Союза писателей СССР Георгия Маркова сообщил партруководству, что радикальные либералы стали двигать Катаева, а также Каверина и Бека, в новое руководство Московской писательской организации (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 194). Получив эту бумагу, Суслов дал команду разослать её всем членам Президиума ЦК.

К слову: партаппарат сработал на опережение и порекомендовал новым руководителем московских писателей избрать Сергея Михалкова, с которым у Катаева изначально не сложились отношения (позже Катаев отомстил Михалкову в повести «Святой колодец»).

– А ещё что вам пока не ясно с Катаевым?

– Мне кажется, до сих пор не прослежены отношения Катаева с его некоторыми влиятельными одесскими литераторами и, в частности, в Владимиром Нарбутом и Сергеем Ингуловым. Первый раз Катаев публично вспомнил об Ингулове в 1967 году в повести «Трава забвения». «Как сейчас, – писал он, – вижу сердитое лицо моего старшего товарища и друга Сергея Ингулова, здоровое, цвета мяса с раздвоенным, как помидор, подбородком. В пенсне с толстыми стёклами без ободков, с несколько юмористически сжатыми губами провинциального фельетониста, слегка подражающего Аркадию Аверченко, и вместе с тем волевое, даже иногда грозно-беспощадное лицо большевика-подпольщика, верного ленинца, как бы опалённое пламенем тех незабвенных лет» («Новый мир». 1967. № 3. С. 80).

У нас об этом Ингулове много лет ничего не рассказывали. А ведь это был в системе Агитпропа 20–30-х годов далеко не последний человек. В 1923 году на него публично пару раз обрушился в «Правде» сам Сталин. Этот человек одно время редактировал «Учительскую газету» и «Новый мир», а начиная с 1935 года руководил всей советской цензурой. Так вот многие современники считали его палачом советской литературы. Он травил Пантелеймона Романова, боролся с литературной группой «Перевал», требовал изъятия «Голубой книги» Зощенко… Но для Катаева Ингулов, однако, оставался чуть ли не святым. Почему? Что их объединяло? И почему, если Ингулов был почти святым, Катаев не защитил его в конце 37-го года перед Мехлисом, а потом вплоть до 67-го года нигде своего друга не упоминал? Разве не важно разгадать эти тайны?

Другая загадка: какое отношение Валентин Катаев имел к другому писателю – Ивану Катаеву? Шаргунов утверждает, что они приходились друг другу родственниками. Но я документальных подтверждений этому пока не нашёл. Знаю только одно: в семье Ивана Катаева Валентина Катаева просто ненавидели. Но за что?

Кстати, пользуясь случаем, хочу признаться в одной ошибке. Когда писал свою книгу, я, доверившись каталогам и другим материалам РГАЛИ, в рассказе о прошедшем 19 марта 1936 года собрании московских писателей, на котором осуждался формализм, приписал яркую речь Ивана Катаева Валентину. У меня даже сомнения не возникло в том, что мне в архиве попалась стенограмма выступления другого Катаева. Мысли-то, как мне казалось, были именно Валентина Катаева, а не какого-то другого автора. Но потом, уже после выхода своей книги «Циник с бандитским шиком», я по другим источникам выяснил: 19 марта 1936 года перед коллегами выступал всё-таки не Валентин, а Иван Катаев. Что ж, это мне будет уроком: надо изначально всё тщательно выверять и перепроверять.