Фил Найт - Продавец обуви

Затем, во время одной из первых моих встреч с Нельсоном, сразу после того, как я нанял его, я заметил, что… у него совершенно не было чувства стиля. И чем больше я оглядывал его с ног до головы, с одной и другой стороны, тем больше убеждался в том, что он одевался хуже всех, кого я когда-либо знал. Даже хуже Штрассера. Даже у машины Нельсона, которуя я заметил однажды на парковке, окраска была отвратительного коричневого оттенка. Когда я заметил это Нельсону, он рассмеялся. У него хватило самообладания, чтобы похвастать, что все машины, которые были у него, имели тот же коричневый оттенок.

«Возможно, я допустил ошибку с Нельсоном», — признался я Хэйесу.

Я тоже не был франтом. Но я знал, как надо носить приличный костюм. И поскольку моя компания запускала линию по производству одежды, я стал пристальнее смотреть за тем, что я ношу и что носят люди рядом со мной. На втором фронте я был потрясен. Банкиры и инвесторы, представители компании «Ниссо», все, на кого нам надо было произвести впечатление, проходили по нашим новым коридорам, и, когда они замечали Штрассера в его гавайской рубашке или Хэйеса в его комбинезоне бульдозериста, они моргали, протирали глаза и оглядывались. Иногда наша эксцентричность принимала смешной оборот (топ-менеджер компании «Фут Локер» сказал: «Мы думаем о вас, ребята, как о богах, пока не видим ваши автомобили»). Но в большинстве случаев она ставила нас в неловкое положение. И имела потенциально разрушительные последствия. Поэтому ближе ко Дню благодарения, в 1978 году, я ввел строгий корпоративный дресс-код. Реакция не была полна энтузиазма. Корпоративная фигня, ворчали многие. Надо мной подсмеивались. По большей части меня игнорировали. Даже для случайного наблюдателя стало ясно, что Штрассер решил одеваться еще хуже. Когда он однажды заявился на работу в мешковатых шортах-бермудах, будто он выгуливал по пляжу счетчик Гейгера, я не смог оставаться в стороне. Это было неповиновением начальству.

Я перехватил его в коридоре и вызвал к себе. «Ты должен носить пиджак с галстуком!» — сказал я.

«Мы не компания по выпуску пиджаков и галстуков!» — парировал он.

«Теперь — да».

Он вышел от меня.

В последующие дни Штрассер продолжил одеваться с подчеркнутой небрежностью, граничащей с конфронтацией. Поэтому я оштрафовал его. Я распорядился, чтобы бухгалтер вычел семьдесят пять долларов из следующей зарплаты Штрассера. Разумеется, он закатил истерику. И замыслил мщение. Спустя несколько дней он пришел с Хэйесом на работу в пиджаке и при галстуке. Но в нелепых пиджаках и галстуках. В полоску и клеточку, в клеточку и в горошек, и все это из искусственного шелка и полиэстера — и джутовой мешочной ткани? Они хотели представить это как фарс, но так же и как протест, жест гражданского неповиновения, а я не был в настроении для того, чтобы позволить двум модникам в духе Ганди устроить забаставку против дресс-кода. Я не стал приглашать их на следующую неформальную встречу «задолицых». Затем я приказал им уйти домой и не возвращаться до тех пор, пока они не будут прилично себя вести и одеваться как взрослые люди.

«И… ты опять оштрафован!» — проорал я на Штрассера.

«Ну, тогда тебе хана!» — крикнул он мне в ответ.

И в тот же самый момент я обернулся. В мою сторону шел Нельсон, одетый еще хуже, чем они. В брюках-клеш из полиэстера, розовой шелковой рубашке, расстегнутой до пупка. Штрассер и Хэйес — это одно, но с какого бодуна встал в ряды протестующих против моего дресс-кода этот новичок? После того как я только что нанял его на работу? Я указал ему на дверь и тоже отправил его домой. По его смущенному, испуганному лицу я понял, что он не протестовал. Он просто по своей природе не был стильным.

Мой новый руководитель подразделения по выпуску одежды.

В тот день я уединился в своем кресле-перчатке и долго, бесконечно долго смотрел в окно. Спортивные вещи. Я знал, что грядет. И, о Боже, оно пришло.

Несколько недель спустя Нельсон стоял перед нами и делал свою официальную презентацию первой линейки спортивной одежды «Найк». Сияя от гордости, расплываясь в улыбке от волнения, он выложил на стол для совещаний все новые предметы одежды. Грязные тренировочные шорты, рваные футболки, мятые толстовки — все эти зловонные предметы выглядели так, будто их собрали, чтобы выбросить в мусорный контейнер или, наоборот, вытащили из него. Верхом всего было то, что Нельсон извлекал каждый предмет из грязного коричневого бумажного пакета, который выглядел так, что в нем, помимо всего прочего, лежал и его обед.

Вначале мы были в шоке. Никто из нас не знал, что сказать. Наконец кто-то хихикнул. Возможно, Штрассер. Затем кто-то что-то промямлил. Возможно, Вуделл. Затем плотину прорвало. Все покатывались от смеха, раскачиваясь взад и вперед и соскальзывая с кресел. Нельсон понял, что он облажался, и в панике стал запихивать принесенные вещи обратно в бумажный пакет, который разорвался, что вызвало у всех новый приступ смеха. Я тоже смеялся, сильнее других, но чувствовал, что в любой момент начну рыдать.

Вскоре после того памятного дня я перевел Нельсона в только что созданный производственный отдел, где его внушительные бухгалтерские таланты помогли ему замечательно справиться с работой. Затем я тихо перевел Вуделля на производство одежды. Он выполнил работу, как всегда, безукоризненно, наладил линию, которая привлекла немедленное внимание и уважение во всей отрасли. Я спросил себя, почему я вообще не поручаю Вуделлю делать все. Включая мою собственную работу. Может, стоило ему полететь на восток и сделать так, чтобы федералы оставили меня в покое?

Среди всего этого хаоса, в этой атмосфере неуверенности в завтрашнем дне нам было нужно нечто для укрепления морального состояния, и мы получили это нечто в самом конце 1978 года, когда мы наконец произвели на свет «Тейлвинд». Разработанный в Эксетере, выпущенный в Японии, плод мысли М. Фрэнка Руди был чем-то большим, чем просто обувью. Это было произведение постмодернистского искусства. Большие, блестящие, ярко-серебряного цвета, с запатентованными Руди «воздушными» подошвами, кроссовки были носителями двенадцати различных инноваций. Мы раскрутили эту модель до небес с помощью броской рекламной кампании, связав ее появление на рынке с марафоном в Гонолулу, во время которого многие бегуны будут обуты в эти новые кроссовки.

ВСЯ МОЯ ЖИЗНЬ БЫЛА СВЯЗАНА СО СПОРТОМ, МОЙ БИЗНЕС И ДАЖЕ ОТНОШЕНИЯ С ОТЦОМ. И ТОЛЬКО МОИ СЫНОВЬЯ НЕ ХОТЕЛИ ИМЕТЬ СО СПОРТОМ НИЧЕГО ОБЩЕГО.

На Гавайи вылетели все, чтобы участвовать в представлении нового продукта целевой аудитории, что превратилось в пьяную вакханалию и пародийную коронацию Штрассера. Я переводил его из юридического в маркетинговое подразделение, вытаскивая его из комфортной зоны, как я любил это делать время от времени с каждым, чтобы они там не засиживались. «Тейлвинд» был первым крупным проектом Штрассера, поэтому он чувствовал себя Мидасом. Нет равных, продолжал он повторять, и кто стал бы выражать недовольство по поводу его небольшого хвастовства. После своего невероятно успешного дебюта «Тейлвинд» превратился в монстра продаж. В течение десяти дней мы думали, что у него будет шанс затмить «вафельные» тренировочные кроссовки.