Дмитрий Шепелев - Жанна

Если вам пришлось соприкоснуться с раком, пожалуйста, обратите внимание на следующие книги:

• Кен Уилбер, «Благодать и стойкость»,

• Давид Серван-Шрейбер, «Антирак»,

• Катерина Гордеева, «Победить рак».

Даже если вы прочтете эти книги не вынужденно, а из любопытства, вы увидите, что каждая из них – колоссальный опыт и багаж знаний, которые, возможно, когда-нибудь пригодятся.

До болезни жены мой личный опыт знакомства с раком был незначительным. Когда мне было три года, от рака скончался дед по материнской линии. Плохо запомнив его, я тем не менее навсегда связал в подсознании курение и рак легких.

В семье Жанны рак, спровоцированный производственной аварией, унес жизнь ее деда. Но история его болезни и смерти была далека от нее.

Впрочем, к Жанне рак подступал и ближе. Одна из ее подруг пережила это испытание, буквально собственными силами и железной волей заставив себя выстоять. Кажется, ее рецепт борьбы был на удивление прост: воспринимать болезнь как приключение. Она с достоинством прошла всевозможные терапии, выкарабкалась и, кажется, будто даже похорошела за эти годы. Ну вот, собственно, и всё, что мы на двоих знали о раке к тому моменту, когда встретили его сами. Не густо.

Само это слово далеко не сразу вошло в наш семейный обиход. Чаще всего обходились словом «опухоль». «Глиобластома», «астроцитома», «опухоль головного мозга» – исключительно в беседах с врачами. Но слова «рак», словно по негласной договоренности, долго избегали. Разумеется, со временем оно просочилось в повседневную речь, укрепилось и больше не пугало, не ошарашивало.

Признаюсь, я никогда не думал о том, что Жанна умрет в некоем бытовом, прикладном смысле этого слова: не представлял похорон, не мог даже допустить, что однажды она просто заснет и не проснется. Ничего подобного. Но довольно часто меня преследовали мысли о том, как я буду растить сына один. Как будто понимал, что в конечном итоге такое возможно. И ругал себя за это, одумавшись. К тому же так много людей говорили мне о неизбежном трагическом финале этой драмы, что волей-неволей я возвращался к этим печальным раздумьям.

Но в глубине души я был абсолютно уверен, что с нами обязательно произойдет чудо. Я верил, что Жанна выкарабкается. Не могу этого объяснить. Это чувство было подобно лучу света, который бьет через темное, грязное облако. Маленький огонек надежды среди неутешительных фактов. Ты находишь его внутри себя и думаешь: «Всё ведь может быть по-другому».

В этом жизнеутверждающем заблуждении я пребывал не один. Однажды я попытался заговорить о будущем с мамой Жанны. Просто необходимо было поделиться мыслями и, быть может, найти им поддержку. Она даже не дала мне договорить, заявив твердо: «Знаю, с дочерью всё будет в порядке». То же говорили и подруги Жанны: «Вот увидишь, все образуется». Как много людей малознакомых и порой посторонних, не знакомых между собой, твердили: «Мы знаем, с ней всё будет хорошо». И это в противовес нашим врачам, не сомневавшимся в том, что хорошо не будет.

Любое дежурное или снисходительное утешение тогда раздражало. Но всякий благоприятный прогноз от кого угодно неизменно притягивал, давал еще одну зацепку надежде. И между безнадежностью и верой я выбирал последнюю. Мне кажется, каждому необходима надежда даже тогда, когда любимый человек уже который месяц прикован к медицинской койке без видимых улучшений.

…Некогда стройное и подтянутое тело, измученное дикими дозами гормональных препаратов, теперь походит на бесформенный бурдюк, наполненный водой и жиром. Кожа, потеряв былую упругость, безжизненна, бледна, как будто измята, испещрена синей сетью вен и гигантскими растяжками. Те напоминают скорее неравномерно зажившие грубые шрамы, оставленные зазубренным тесаком. Это тело, словно чужое, ей не принадлежащее, само собой существующее, грузно расползается по кровати, едва ли поддаваясь привычным когда-то командам: повернуться, приподняться, встать. Его, словно тесто, ворочают, обтирают, моют, впихивают в безразмерную мешковатую одежду. Она все равно не сходится, оставаясь приспущенной, полурасстегнутой, а где-то натянутой до предела усилием трещащих пуговиц. «Сделайте шаг! Еще! Вы должны! Это нужно», – командует голос из пелены. Один шаг, другой. Непослушная нога вздрагивает в суставах, не слушается, действует как в кошмарном сне, когда хочется бежать, но от этого движешься еще медленнее. Неловко болтается безвольная ступня, косо касаясь пола, подворачивается, обрушивая на пол всё это нескладное сочленение в нелепой, мешающей всюду одежде. Голова кругом, виски наполняет свинец боли. «Воды!» Встать невозможно, словно кукловод оборвал все нити до единой, оставив только ничтожное право неловко извиваться на полу, щупая непослушными руками воздух в поисках опоры.

Жанна необыкновенно слаба и почти все время спит. Кажется, она не в состоянии сделать и двадцати шагов. Тяжелая болезнь породила и личностные изменения. Теперь порой вместо взрослой сознательной женщины передо мной упрямый подросток. Я буквально уговариваю ее встать, сделать хотя бы несколько шагов, а выйти на улицу – уже большая победа. Сто метров прогулки – несколько дней уговоров. Ей тяжело. Действительно тяжело всё: есть, ходить, сидеть. Увы, ей тяжело жить.

Однажды мой отец, от которого следовало бы ожидать поддержки, отвел меня в сторону и сказал: «Жанна не протянет долго». – «Прошу, давай думать о хорошем. Хотя бы в канун Нового года», – отрезал я.

Вокруг все действительно готовятся ко встрече праздника. Я же с утра и до ночи штудирую Интернет – время уходит. Жанне необходимо помочь.

Я ищу варианты «вписать» Жанну в группу испытаний по лечению ее специфической формы глиобластомы. Потому как все клиники, куда я обращался до сих пор, в ответ на присланные медицинские документы отвечают, как под копирку: согласны с избранным протоколом лечения.

Накануне католического Рождества приходят два обнадеживающих ответа. Один – из Америки: кандидатуру Жанны согласны рассмотреть для участия в экспериментальном протоколе лечения в знаменитом на весь мир Memorial Sloan Kettering Cancer Center в Нью-Йорке. Другой ответ – из загадочной Японии. «Думаем, нам есть что вам предложить», – пишут люди, чьи имена в конце письма состоят из иероглифов.

Так подошел новый, 2014 год. Я запомнил его очень хорошо. Мы по-прежнему в доме родителей Жанны. Поддержать нас приехала и моя семья.

Тридцать первого декабря все мы находились в крайне возбужденном, взвинченном состоянии. Радость любимого праздника, помноженная на боль и страх каждого из нас, была подобна истерике. В течение всего дня наши мамы возбужденно нарезали один-единственный салат, а подготовка не ладилась и была не в радость. Но это было не главным. Мы все понимали, как важно хотя бы в этот особенный вечер быть заодно. Быть вместе, несмотря на сложные отношения внутри семьи, несмотря на непонимание, несмотря ни на что попробовать поддержать друг друга, попробовать сплотиться. Ведь, казалось, тот Новый год именно затем и наступал в нашей жизни. Жанна даже нашла в себе силы присоединиться к праздничному столу.