Роджер Бутл - Траблы с Европой. Почему Евросоюз не работает, как его реформировать и чем его заменить

Апологеты евро утверждали – если надлежащим образом выстроить валютный союз, расхождения в затратах и ценах между государствами-участниками не будут выходить за приемлемые рамки, поскольку все поймут, что на предохранительный клапан рассчитывать не приходится, а макроэкономическая политика стран-членов должна быть согласована.

Если так выглядели в теории представления о том, как евро будет преуспевать, то реальность решительно опрокинула их. Как показала практика, уменьшение неопределенности валютных курсов, а также увеличение размеров рынка и рост эффективности принесли выгоды весьма скромные, как и утверждали многие из нас. Торговля между участниками еврозоны росла не быстрее, чем с третьими странами.

Как и считали скептики, в странах с исторической склонностью к высокой инфляции затраты и цены по-прежнему росли быстрее, чем в государствах ядра еврозоны во главе с Германией. В итоге экономики периферийных стран демонстрировали слабую результативность, что, с учетом достаточно скромной результативности ядра еврозоны, обусловило совсем не впечатляющие показатели по еврозоне в целом.

Германская экономика развивалась неплохо, разве что слишком сильно зависела от экспорта. Сама по себе она не добилась сколько-нибудь крупного увеличения внутреннего спроса, и ее склонность к сбережению оставалась на высоком уровне. Зато она извлекала пользу для себя, если где-то в других странах увеличивался спрос (об этом я подробнее поговорю ниже). А тем временем действие единой валюты вкупе с политическим давлением подталкивало периферийные страны еврозоны к программам жесткой экономии.

Таким образом, евро породил сильную тенденцию к дефляции и давление на страны с высоким бюджетным дефицитом в сторону полного регулирования. Вместо того чтобы создать «золотое дно» рабочих мест, евро создавал чудовищно высокую безработицу. Именно за это Кейнс в 1920–1930-е гг. критиковал «золотой стандарт». В самом деле, дефляционная тенденция и представляла ту потенциальную проблему, избежать которой так старался Кейнс, когда разрабатывал для послевоенного мира Бреттон-Вудскую систему организации денежных отношений с фиксированными, но корректируемыми валютными курсами. Евро же, как выяснилось, – не что иное, как современная реинкарнация «золотого стандарта» со всеми его пороками и лишь считаными добродетелями.

Таким образом, основания ожидать, что введение еврозоны благоприятно скажется на макроэкономических результатах, были весьма шаткими, а доводы в пользу их ухудшения, наоборот, вполне вескими, о чем красноречиво свидетельствуют факты. (Напомню, что евро как европейская денежная единица появился в 1999 г.) Так вот, за период с 1980 по 1998 г. средний показатель ежегодного роста в регионе, который сегодня мы называем еврозоной, немного превышал 2 %. По правде говоря, это было меньше, чем темп роста в Австралии, Норвегии, США, Великобритании и Канаде, но примерно такой же показатель роста имела Швеция и чуть меньший – Швейцария. Однако в 1999–2012 гг. средний рост стран еврозоны соскользнул до уровня 1,5 %.

Справедливости ради отмечу, что в этот период экономическая обстановка усложнилась и во многих странах отмечался еще более низкий рост. Однако все познается в сравнении, и потому важна именно относительная результативность экономики. А в период 1999–2012 гг. средний темп роста по странам еврозоны был ниже, чем у всех вышеперечисленных стран.

Аналогичная ситуация сложилась и с безработицей. В 1980–1998 гг. уровень безработицы в странах еврозоны был высоким, но ниже, чем в Канаде и Великобритании. Зато в период с 1999 по 2012 гг. уровень безработицы в еврозоне резко вырос и обогнал показатели по вышеназванным странам, причем с приличным отрывом.

Можно было бы предположить, что, несмотря на огорчительные макроэкономические результаты в целом, страны еврозоны хотя бы смогли воспользоваться выгодами от существенно возросших объемов взаимной торговли. Должно быть, в силу разного рода причин этих выгод оказалось недостаточно, чтобы компенсировать какие бы то ни было неблагоприятные экономические последствия введения евро. Во всяком случае, фактические данные указывают на иное. После введения евро экспорт из государств еврозоны в третьи страны рос более быстрыми темпами, чем экспорт в другие страны еврозоны. В итоге у стран – членов ЕС четко обозначилась тенденция к снижению доли экспорта в другие страны еврозоны в общем объеме их экспорта, только Ирландия составила исключение. У двух крупнейших экономик еврозоны основной объем экспорта приходится на третьи страны, тогда как в 2009–2012 гг. в Португалии, Испании и Греции отмечалось резкое падение доли экспорта в другие страны еврозоны. Так, экспорт Греции в страны еврозоны в 2012 г. составил всего лишь 30 % от общего экспорта страны.

Еврозона продолжала испытывать слабость и на протяжении 2013–2014 гг. Тем не менее под конец 2014 г. при взгляде на рынки облигаций еврозоны сам собой напрашивался вывод, что поводов для тревоги нет никаких. Если в 2012 г. рынки требовали от периферийных стран высокой доходности, то теперь она соскользнула на более низкий уровень. Доходность облигаций почти на всем континенте приблизилась к историческому минимуму, как видно на рис. 4.2, а доходность облигаций периферийных стран не так уж превышала аналогичный показатель стран германского ядра. В самом деле, если вы предоставляете кредит сроком на десять лет итальянскому правительству, то рентабельность будет несколько ниже, чем если бы вы кредитовали правительство США. Так что состояние рынков указывало, что кризис евро миновал, окончательно и бесповоротно.

Имелась только небольшая загвоздка: как явствует из графика на рис. 4.2, рынки облигаций пребывали в состоянии такой же безмятежности и в 2012 г., как раз накануне тех дней, когда разразился экзистенциальный кризис. Дело в том, что финансовые рынки при всей своей изумительной способности оценивать масштаб и значимость событий или обстоятельств, более или менее конкретных и относящихся непосредственно к текущему моменту, никуда не годятся, когда дело касается событий и обстоятельств, сопряженных с неопределенностью и, возможно, ожидаемых в отдаленной перспективе.

Рис. 4.2. Сравнение доходности облигаций периферийных стран и Германии (облигации сроком на 10 лет, доходность в %), 2008–2015 гг. Источник: Bloomberg

Типичная для финансовых рынков реакция на сугубую неопределенность – заведомо убедить себя в каком-либо оптимистическом предположении и, уповая на него, сбросить со счетов саму проблему. Так, в соперничестве за внимание рынка между туманными и, по всей вероятности, отдаленными перспективами развала евро и данными по занятости в несельскохозяйственном секторе США, выходящими в 1:30 пополудни, последние играючи одержат верх.