Роджер Бутл - Траблы с Европой. Почему Евросоюз не работает, как его реформировать и чем его заменить

Рис. 1.3. Христианский мир в 1453 г. [6] После завоевания Константинополя турками-османами. Источник: commons.wikimedia.org, www.timemaps.com

Рис. 1.4. Священная Римская империя в зените могущества в период 962–1046 гг. Источник: www.britannica.com

После падения Римской империи предпринимались и другие попытки объединить Европу, но они не увенчались ничем, хотя бы отдаленно сравнимым с достижениями Рима на этом поприще. В Средние века бытовало понятие Христианского мира, к которому относили все государства с христианской властью. Христианский мир в общем и целом занимал примерно ту же территорию, что и Римская империя, хотя и с небольшими нюансами. В отличие от Римской империи, границы Христианского мира после арабских завоеваний VII в. не доходили до Северной Африки и Ближнего Востока, но Христианский мир продвинулся дальше на территорию Восточной Европы и включал в себя, как явствует из рис. 1.3, не только целый ряд германских государств, но также части Скандинавии, современной Украины, Богемии, Польши и Московского государства (которое впоследствии стало ядром Европейской России).

Христианский мир, безусловно, не являлся политическим образованием, скорее, это описательное название территорий, на которых в большей или меньшей степени придерживались определенного свода верований и убеждений. Не раз случалось, что государи Христианского мира воевали бок о бок против сил ислама, чтобы защитить свою веру и добиться для себя определенных материальных выгод. И даже когда реформация породила еще одну линию раскола в Христианском мире, разделив его уже на три лагеря (католиков, протестантов и православных), это не добило окончательно смутную и расплывчатую идею объединения христианских государств, кое-какие остатки ее сохранились.

В дальнейшем идея широкого надгосударственного европейского союза возродилась в образе Римской империи (ее территория показана на рис. 1.4), хотя, как говорится в известной исторической остроте, принадлежащей Вольтеру, Священная Римская империя «не была ни священной, ни римской, ни империей».

Если рассуждать более предметно, то четверо государственных деятелей в разное время предпринимали попытки установить господство над значительной частью Европы: король Франции Людовик XIV, король Испании Карл V, Наполеон и Гитлер. Каждому из них на короткий период удавалось добиться своей цели, но вскоре Европа вновь возвращалась к исходному раздробленному состоянию в виде набора мелких государственных образований и соперничающих друг с другом империй.

Если принять во внимание историческое прошлое европейского континента, то можно утверждать, что Европа в виде набора национальных государств, образовавшихся в результате наполеоновских войн (равно как и несколько иная политическая мозаика, сложившаяся после Версальского мира в 1919 г. и мало изменившаяся после 1945 г.), есть нечто недееспособное, алогичное, опасное и даже глубоко неевропейское. В речи, обращенной к Европейскому парламенту в октябре 1999 г., экс-председатель Европейской комиссии, а ранее премьер-министр Италии Роамно Проди сформулировал эту мысль с подкупающей прямотой:

Сегодня мы должны обратиться к решению трудной задачи – двигаться в направлении единой экономики и единого политического образования… поскольку впервые со времен падения Римской империи нам представилась возможность объединить Европу.

Это тревожное чувство имело самое непосредственное отношение к третьему из пяти идейных воззрений, давших импульс европейской интеграции, а именно: величина имеет значение. На протяжении десятилетий, последовавших после Второй мировой войны, Европа существовала под знаком холодной войны. Мир разделился на два лагеря, возглавляемые, с одной стороны, Соединенными Штатами Америки, с другой – Советским Союзом. В сравнении с этими мастодонтами государства Европы, ослабленные войной и вынужденные распроститься со своими былыми империями (даже Великобритания и Франция, в недавнем прошлом великие колониальные державы), выглядели жалкими иссохшими подобиями себя прежних. А что уж говорить о таких небольших государствах, как Нидерланды или Бельгия.

Конечно, страны Западной Европы являлись частью так называемого Запада, возглавляемого Америкой, и потому имели все шансы сохраниться. В то же время это ставило их в положение вассальной зависимости от США, что воспринималось как нечто несовместимое с историей и глубокими культурными корнями этих европейских государств. К тому же для многих европейцев Америка была далеко не образцом добродетели. Вот если бы Европа объединилась, то смогла бы на равных противостоять как США, так и Советскому Союзу. Да и мир в целом значительно выиграл бы, появись на сцене такой солидный противовес двум чрезмерно возомнившим о себе гигантам, исповедующий европейские ценности, которые выкристаллизовались за многовековую историю.

Как ни поразительно, но даже Маргарет Тэтчер разделяла эту точку зрения. В 1966 г. на предвыборной встрече с избирателями она сказала: «Европа стала краеугольным камнем нашей кампании. Убеждена, что вместе мы могли бы сформировать блок [sic], не уступающий мощью США или России». [7] Charles Moore (2013) Margaret Thatcher: The Authorised Biography, Vol. One: Not for Turning , London: Allen Lane.

У этой идеи имелся и экономический аспект. Согласно преобладавшим в Европе представлениям, размер, с точки зрения экономической науки, действительно влияет на многое. Размер рынка определяет, насколько велик будет положительный эффект от экономии за счет масштаба. Более того, от размера страны или коалиции стран главным образом и зависит их переговорная сила в экономических взаимоотношениях.

Не приходится сомневаться, что именно пример США во многом повлиял на это мнение, как по первому, так и по второму вопросу. Весом и тот довод, что успехи американской экономики обусловлены главным образом размерами внутреннего рынка. Если дело обстояло именно так, то почему бы какой-нибудь общеевропейской структуре, куда вошли несколько государств Европы, не воспользоваться теми же благами от эффекта масштаба, какими вовсю пользуются США? (На самом деле, существует ряд веских причин, в силу которых Европа не может просто так взять, да и повторить то, что делают США, и об этом мы поговорим в главе 7.)

Любопытно, что еще давно, задолго до появления евро, бытовала точка зрения, согласно которой колоссальные преимущества США перед Европой объясняются тем, что американцы имеют возможность выпускать мировую резервную валюту, что значительно снижает для них себестоимость финансирования. Президент Франции Шарль де Голль называл это «непомерной привилегией» Америки. (Проверив на собственном опыте, что значит пользоваться евро как валютой, конкурирующей с долларом, я усомнюсь, что многие европейцы почувствовали на себе эту самую «привилегированность», но данную тему мы отложим до главы 4, где и рассмотрим ее во всех подробностях.)