Сборник статей - Пути России. Новый старый порядок – вечное возвращение? Сборник статей. Том XХI

Определяющая роль кыргызского этноса в построении межэтнических отношений

В настоящее время в республике кыргызский этнос по отношению к другим этническим группам является этносом, представляющим в количественном исчислении и социальное, и этническое большинство. В этой связи кыргызскому этносу предстоит в полной мере не только сохранить, но и развить в качестве образца как уже существующие принципы (толерантность, взаимопонимание и поддержка, межэтническое согласие), так и новые (равенство, социальное партнерство, активное взаимодействие и т. д.), взяв на себя при этом функции «ведущего» этноса в обществе.

Равные условия для развития всех этнокультурных групп

В правовом поле Кыргызстана сегодня созданы достаточные и необходимые условия для удовлетворения этнокультурных потребностей – существует возможность для создания национально-культурных общественных объединений, открытия классов с обучением на родном и языке и т. д. В то же время эти возможности зачастую не обеспечены программами, механизмами и ресурсами для реализации. Восполнить этот недостаток может активное использование гуманитарных ресурсов развития – образовательных, культурных, языковых, информационных, коммуникативных, организационных и др. Доступ к этим ресурсам зависит не только от политики государства, но и от инициативы самих этнических сообществ [459].

Попытка определить роль «ведущего этноса» и при этом «не потерять лицо» является невыполнимой задачей. В КЭР эта попытка заключалась в том, чтобы отметить «особую» ответственность, которая лежит на большинстве при установлении взаимоотношений с другими группами. В некотором смысле с этим нельзя не согласиться, поскольку модус отношений между этническими сообществами зачастую задается позицией большинства. Первое положение, безусловно, перекликается с теми абзацами, которые подвергались симптоматическому переписыванию в националистической по духу Концепции государственной национальной политики. Интересно, что в какой-то момент авторы этой Концепции также прибегают к этой логике, чтобы выделить кыргызское этническое большинство как «особую» группу, подчеркивая, что особость возникает не за счет привилегий, а как раз напротив, за счет «груза дополнительных забот и обязательств».

Второе положение может считываться как некоторая политическая банальность, но для полноты настоящего анализа необходимо отметить, что в какой-то момент в 2004–2005 гг. в АНК активно обсуждался вопрос о создании кыргызского этнокультурного центра, на равных основаниях с другими членами Ассамблеи [460]. Сам факт возможности подобных дискуссий представляется сегодня очень важным – несколько лет спустя даже воспоминание об этих разговорах стало казаться нереальным.

Если бы этот шаг состоялся, то в стране возникло бы беспрецедентное институциональное закрепление действительно равного положения всех этнических групп. Причем в этом случае не меньшинства «подтягивались» бы до уровня большинства, а как раз наоборот – этническое большинство получило бы статус «обычной» этнической группы. В этом случае у кыргызов исчезла бы необходимость «растягивать» границы своего этнокультурного контейнера до границ объемлющего контейнера и одно из существенных противоречий, присутствующих в метафоре-3, было бы разрешено. Сегодня сложно говорить о том, какие политические последствия мог бы иметь этот шаг, но то, что в определенный момент такое развитие событий было возможно, само по себе заслуживает внимания.

Хорошо известно, что между политической теорией и практикой управления существует серьезный зазор. Критика понятий национального государства, суверенитета, нации, этнической группы далеко не сразу отражается на процессе принятия политических решений. С другой стороны, практика освоения и воплощения этих решений на уровне повседневности зачастую ускользает от внимания исследователей. Анализ сложного взаимодействия между разными уровнями политического подразумевает и понимание того, какие метафорические модели стоят за различными интерпретациями социальной реальности. Роль метафоры в формировании определенного образа мира, который в свою очередь определяет поведение людей, является центральной [461].

В настоящем тексте была предпринята попытка рассмотреть влияние тех метафор, которые лежат в основе трех наиболее популярных типов политики в области управления этнокультурным многообразием на уровне «суверенной нации-государства». Были предложены три метафоры, связанные с различным представлением о внутреннем устройстве нации-государства в контексте этнического и культурного многообразия. Каждая из этих трех метафор базируется на совершенно определенной идее пространства и, согласно известной критике методологического национализма, связана с идеей территориальности, как основы любого государственного, а в нашем случае национально-государственного устройства.

В качестве инструмента для анализа была предложена «контейнерная метафора», подразумевающая наличие пространства, заполненного различными индивидуальными и групповыми агентами, которые в свою очередь тоже могут рассматриваться как емкости с определенным содержимым. Как показал анализ политических документов, созданных в Кыргызстане, использование данного вида метафоры может быть сопряжено с наличием серьезной напряженности или даже конфликта в обществе. Можно предположить, что подобная ситуация актуализирует границы между сообществами и делает актуальными дистанции между ними. Как результат разрешения этой напряженности возникают политики, направленные на организацию взаимодействия «сообществ-контейнеров» между собой внутри объемлющих границ контейнера национального государства.

В то же время в политической ситуации, не предполагающей явного противостояния между различными группами внутри общества, предложения по выработке политики в области национального строительства могут строиться на метафорах иного рода. Если даже и предположить, что эти метафоры имеют пространственный характер, сам образ и концепт пространства в них имеет совершенно иную природу. Поскольку границы и дистанции между сообществами в эти периоды не так значимы, то и пространство в этих случаях приобретает другую плотность, оно не ориентировано на пустоты, скорее ассоциируется с тканью и переплетениями, чем с емкостями и наполнителями. Вполне вероятно, что именно благодаря этому в политических документах возникают идеи о других типах взаимодействия и институциональной организации в условиях этнокультурного многообразия.