Джейсон Гудвин - История доллара

Чейз также был глубоко верующим человеком и естественным образом рассматривал себя как прямого выразителя воли Всевышнего, поэтому был тронут полученным в начале войны письмом от преподобного М. Р. Ваткинсона из городка Ридливиль в Пенсильвании. «Вы, верно, христианин. — писал преподобный. — Что, если бы наша нация сейчас пала во прахе? Разве антиквары последующих столетий не пришли бы к верному выводу о том. что мы были нацией язычников?» Преподобный говорил о монетах: его болезненная фантазия рисовала картину того, как в будущем набожные археологи установят сей факт на основании того, что монеты Соединенных Штатов «в постыдном язычестве» прославляли только богиню свободы. Чтобы дать им верное представление, он предложил собственный эскиз, изображавший флаги, всевидящее око, звезды, кольца единства и слова «Бог, свобода, закон».

Чейз инстинктивно ухватился за эту идею: к тому времени на смену жесткому рационализму авторов Конституции минувшего столетия пришло более приземленное осознание, что еще никто не терял голоса избирателей, взывая к имени Господа.

«Ни одна нация не может быть сильной иначе как силой Господа или оберегаться иначе как Им, — писал Чейз директору Монетного двора в Филадельфии. — Наша национальная валюта должна возвещать о том, что наш народ уповает на Господа». Монетный двор поспешил подчиниться и предложил выбить: «Наша страна — наш Бог» и «Боже, на тебя надеемся». Но Чейз настоял на своем окончательном варианте девиза. С 1864 года слова «На Бога уповаем» должны были чеканиться на всех монетах, где могли поместиться.

Пройдет почти столетие, прежде чем этот девиз появится на долларовых банкнотах. Линкольн дразнил Чейза, спрашивая, не придется ли президенту расписываться на каждом гринбеке. Чейз, считавший само собой разумеющимся, что Линкольн в принципе занимает не свой пост, неделю мучительно пытался решить проблему, как объяснить президенту суть бумажных денег. Параллельно он собрал отряд из семидесяти клерков на ста двадцати долларах годового оклада, задачей которых было подписывать банкноты. Так продолжалось шесть месяцев. пока Спенсер Мортон Кларк не указал на то, что подпись можно напечатать. Он распорядился выгравировать ее прямо на печатной форме и тем сэкономил государству тысячи долларов. Быть может. именно поэтому он с тех пор считал, что ему все должны.

В ИЮЛЕ1862 года Кларк наглядно доказал министру финансов Чейзу, что компании по производству банкнот перегружены заказами на гринбеки, и предложил печатать их самостоятельно: поручить граверу работу над изображением новых долларовых и двухдолларовых купюр, дать задание печатавшему с печатных форм Чарльзу Нилу запустить полный цикл печати — с подбором бумаги, типографской краски, станков и работников. Нилу потребовалось три месяца, чтобы найти типографов, готовых работать на правительство (никто не верил, что государственный проект просуществует долго).

Тем временем потребность в деньгах росла. В условиях, когда стоимость гринбеков быстро падала, население предпочитало тратить бумажные деньги, а не серебро, следуя закону Грешема [95] По имени английского государственного деятеля и финансиста XVI века Томаса Грешема ( прим. пер.). , который гласит, что наличие в обращении неполноценных денег всегда приводит к выводу из него полноценных. Стоило июню 1862 года смениться июлем, как через неделю в Бостоне и Нью-Йорке все серебряные четвертаки, десятицентовики и трехцентовики, которые смазывали механизм повседневных денежных расчетов, просто исчезли. Большинство всплыло в Канаде, принявшей десятичную денежную систему и доллар своей соседки в 1858 году. На городских улицах в карманах прохожих больше не гремела мелочь, ни один бармен не мог дать размен. Никто не брал омнибус или паром по пути на службу, так как ни у кого не было денег достоинством от цента до пяти долларов: общественный транспорт ходил пустой, а тысячи его недавних пассажиров сердито шагали рядом.

Если нужно было пришить на жилет пуговицу или купить сигару стоимостью в 2 цента, приходилось покупать оптом или расплачиваться бартером, как в детстве делал ваш дедушка, живший в юной безденежной республике. Продавцы спичек вместо сдачи давали грязный клочок бумаги, на котором было нацарапано: «Может быть обменяно на столько-то коробков спичек». И попробуйте в следующий раз расплатиться этой бумажкой — они сделают вид, что видят ее впервые. Крупные универсамы выпускали талоны. Общины печатали собственные десятицентовые банкноты. «Владельцы салунов, торговцы сигарами и цирюльники превратились в банкиров», — писала одна нью-йоркская газета. В повседневном обиходе вся эта макулатура именовалась «накладным пластырем». Первой мыслью Чейза было сократить выпуск монеты, чтобы остановить отток серебра, но время для этого оказалось упущено. Из тайников на свет божий извлекли и вернули в обращение древние и истертые испанские серебряные монеты, пока новое падение курса гринбеков не заставило и их испариться.

Столкнувшись с перспективой того, что повседневная жизнь Америки замрет из-за нехватки разменной монеты, Чейз предложил использовать вместо нее почтовые марки. Соответствующий законопроект был одобрен без предварительной консультации с Монтгомери Блэром — главным почтмейстером, который пришел в ярость, когда население начало осаждать почтовые отделения, пытаясь разменять свои пятидолларовые купюры. Почтовые отделения Нью-Йорка обычно в день продавали марок на сумму около 3000 долларов. 18 июля они продали марок на 10 000 долларов, на следующий день— 16 000, а в начале следующей недели — на 24 000 долларов. Почтмейстер Нью-Йорка экстренно телеграфировал в Вашингтон о нехватке марок.

Монтгомери Блэр, принадлежавший к старой политической династии, решил, что на его вотчину посягнули извне. Возможность реального вторжения южан по сравнению с этим казалась пустяком:

он отправил в Нью-Йорк отрывистую телеграмму, которая гласила: «Ограничить продажи почтовых марок до прежних поденных показателей, поскольку поставлять марки в качестве денег — не дело нашего ведомства».

Публике было сказано, что почтовое ведомство не продает марки в качестве платежных средств, не принимает замусоленные марки в оплату и что всякий покупающий марки в кассе должен поклясться — отзвук эпохи разгула «диких» банков — что собирается использовать марки только для писем.

Посредник из налогового управления в конце концов убедил Блэра выпускать специальные марки, производство которых оплачивало Казначейство, а не почтовое ведомство. К весне 1863 года в качестве денежных знаков выпустили марок на общую сумму свыше 20 млн долларов. Пусть солдаты набивали их в сапоги или комкали в кармане брюк вместе со складным ножом и плитками табака — только половина этих марок была предъявлена к погашению. Срок жизни современной долларовой купюры равняется восемнадцати месяцам: чуть ли не все марки, намного чаще переходившие из одних потных рук в другие, полностью расползались через шесть месяцев. Теперь Блэр утверждал, что почтовые отделения не обязаны выкупать неиспользованные марки, но это вызвало массовый протест, и почтовые отделения вскоре оказались завалены липкими грудами разноцветных бумажек. Только почта Нью-Йорка выплатила более 300 000 долларов за эти противные маленькие квадратики, и в процессе этого, как все подозревали, царило массовое мелкое жульничество.