Коллектив авторов - Древние германцы

Гл. XV. Когда они не идут на войну, то все свое время проводят частью на охоте, но больше в [ полной ] праздности, предаваясь сну и еде, так что самые сильные и воинственные [ из них ] ничего не делают, предоставляя заботу и о доме, и о пенатах 121, и о поле женщинам, старикам и вообще самым слабым 122из своих домочадцев; сами они прозябают [ в лени ], по удивительному противоречию природы, когда одни и те же люди так любят бездействие и так ненавидят покой.

У [ германских ] племен существует обычай, чтобы все добровольно приносили вождям некоторое количество скота или земных плодов; это принимается как почетный дар, но в то же время служит для удовлетворения потребностей. [ Вожди ] особенно радуются дарам соседних племен, присылаемым не от отдельных лиц, а от имени всего племени и состоящим из отборных коней, ценного оружия, фалер 123и ожерелий; мы научили их принимать также и деньги.

Гл. XVI. Достаточно известно, что германские народы совсем не живут в городах и даже не выносят, чтобы их жилища 124соприкасались друг с другом; селятся они в отдалении друг от друга и вразброд, где [ кому ] приглянулся [ какой‐нибудь ] ручей, или поляна, или лес. Деревни они устраивают не по‐нашему – в виде соединенных между собой и примыкающих друг к другу строений, но каждый окружает свой дом [ большим ] пространством или для предохранения от пожара, или же по неумению строить. У них также нет обыкновения пользоваться [ для построек ] щебнем и делать черепичные крыши. [ Строительный ] материал они употребляют не обделанным и не заботятся о красивом и радующем глаз виде [ построек ]. Впрочем, некоторые места они обмазывают землей 125, такой чистой и яркой, что получается впечатление цветного узора. У них в обычае для убежища на зиму и хранения продуктов вырывать подземелья, наваливая сверху много навозу; такие места смягчают суровость холодов, а в случае нашествия неприятеля все открытое разграбляется, спрятанное же и зарытое или остается неизвестным, или ускользает, потому что его [ еще ] надо искать.

Гл. XVII. Одеждой для всех служит короткий плащ, застегнутый пряжкой или, за ее отсутствием, колючкой. Ничем другим не прикрытые, они проводят целые дни перед огнем у очага. Самые зажиточные отличаются одеждой, но не развевающейся, как у сарматов или парфян, а в обтяжку и обрисовывающей каждый член 126. Носят и звериные шкуры, ближайшие к берегу 127– какие попало, более отдаленные – с выбором, так как у них нет нарядов [ получаемых ] от торговли. Они выбирают зверей и, содравши с них шкуру, разбрасывают по ней пятна из меха чудовищ, которых производит отдаленный Океан и неведомое море 128.

Одежда женщин такая же, как и у мужчин, с той только разницей, что они часто носят покрывала из холста, которые расцвечивают пурпуровой краской; верхняя часть их одежды не удлиняется рукавами, так что остаются обнаженными руки и ближайшая к ним часть груди.

Гл. XVIII. Несмотря на это 129, браки там строги, и никакая сторона их нравов не является более похвальной, ибо они почти единственные из варваров, которые довольствуются одной женой, за исключением очень немногих, которые имеют нескольких жен, но не из любострастия, а потому что их из‐за знатности осаждают многими брачными предложениями 130.

Приданое не жена приносит мужу, а муж дает жене. При этом присутствуют родители и сородичи, которые и расценивают [ его ] подарки; дары эти выбираются не для женской услады и не для того, чтобы в них наряжалась новобрачная, – это волы, взнузданный конь, щит с копьем и мечом. За эти подарки берется жена, а она, в свою очередь, приносит мужу какое‐нибудь оружие. Это 131считается у них самыми крепкими узами, заменяет священные таинства и брачных богов 132. Для того чтобы женщина не считала чуждыми себе мысли о подвигах и случайностях войны, уже первые брачные обряды напоминают ей о том, что она должна явиться товарищем [ мужа ] в трудах и опасностях, переносить и в мирное время и на войне то же [ что и муж ] и на одно с ним отваживаться: такое именно значение имеет упряжка волов, взнузданный конь и данное ей оружие – что она должна так жить и так погибнуть, и принять то, что нерушимо и честно отдаст [ потом ] детям 133, а от них это получат [ ее ] невестки, которые, в свою очередь, передадут [ ее ] внукам.

Гл. XIX. Так живут женщины, целомудрие которых охраняется, не развращаемые никакими соблазнительными зрелищами, никакими возбуждающими пиршествами. Тайны письмен равно не ведают ни мужчины, ни женщины. Прелюбодеяния у столь многолюдного народа чрезвычайно редки: наказание [ производится ] немедленно и предоставляется мужу: с обрезанными волосами, раздетую донага изгоняет ее муж из дома в присутствии сородичей и ударами гонит через всю деревню. К ставшему всеобщим достоянием целомудрию никакого снисхождения: ни красотой, ни [ юным ] возрастом, ни богатством [ такая женщина ] не сыщет себе мужа. Потому что никто там не смеется над пороком и не называет «духом времени», когда кто‐нибудь развращает или бывает развращаем. Еще лучше у тех племен, где замуж выходят только девушки и где с ожиданиями и пожеланиями при замужестве имеют дело лишь однажды навсегда. Таким образом, они получают одного мужа, как и одно тело и одну жизнь, чтобы дальше этого не шли их мечты и их страсть и чтобы они не столько любили супруга, сколько супружество. Ограничивать число детей или убивать кого‐нибудь из после родившихся 134считается постыдным. Там добрые нравы имеют большую силу, чем в других странах хорошие законы.

Гл. XX. [ Дети ] в каждом доме растут голые и грязные [ и ] вырастают с теми [ мощными ] членами и телосложением, которому мы удивляемся. Каждого [ из них ] кормит мать своей грудью, не передавая служанкам или кормилицам. При этом господин не отличается какой‐нибудь роскошью воспитания от раба. Они живут среди того же самого скота, на той же земле, пока возраст не отделит свободных [ от рабов ] и их не признают по доблести 135. Юноши не рано познают любовь, поэтому способность к деторождению остается у них неистощенной. Также и девушек не торопят [ с замужеством, у них ] тот же возраст, та же стройность, и сходятся они соответствующие своим мужьям и крепкие; и силу родителей воспроизводят дети. Сын сестры в такой же чести у своего дяди, как и у отца, некоторые даже считают этот вид кровной связи более тесным и священным, и при взятии заложников предпочтительно требуют [ именно таких родственников ], так как ими крепче удерживается душа и шире охватывается семья 136. Однако наследниками и преемниками каждого являются его собственные дети; завещания никакого [ у германцев не бывает ]. Если [ у кого ] нет детей, то во владение [ наследством ] вступают ближайшие по степени [ родства ] – братья, [ затем ] дядья по отцу, дядья по матери. Чем больше сородичей, чем многочисленнее свойственники, тем большей любовью окружена старость… Бездетность не имеет [ у них ] никакой цены 137.