Одри Хепберн - Признания в любви. «Образ чистой красоты» (сборник)

И вдруг я поняла, что именно должна сделать. Не оставляя попыток вылечиться, я решила перестроить свою жизнь окончательно. Дело в том, что, пока я была с Боем, потом вращалась в кругах, близких Мисе, пока встречалась с заказчицами, я представляла себе свет сборищем надменных снобов, а англичан и вовсе чопорными занудами. А теперь выяснила, что они тоже разные, что есть совершенно немыслимый Вендор, есть умница Черчилль, есть замечательный принц Уэльский…

Я захотела к ним, но не как приятельница чудака Вендора (приятельницы – это всегда временно), а как герцогиня. При этом немало беспокойства доставляли мысли о будущем моего Дома моделей.

Какое счастье, что я не бросила работу!

Я должна иметь свою большую виллу, не такую, как «Бель Респиро», а действительно большую и построенную по моему собственному желанию. Это давало бы мне возможность в ответ приглашать Вендора и его друзей.

Решено – сделано, был приобретен большой участок с виллой на Лазурном Берегу на холмах Рокебрюн. Сам дом мне совершенно не понравился, его было решено снести и построить новый, но расположение великолепное, соседи – английский истеблишмент, на соседней вилле часто отдыхал Уинстон Черчилль. Там же он писал свои пейзажи.

Совсем рядом княжество Монако, где есть замечательные казино с рулеткой – большая приманка для Вендора, обожавшего просаживать деньги. И его яхта тоже приписана к порту Монако. Все сходилось для создания счастливого дома на холмах Рокебрюн.

Старая вилла была снесена, но в глубине парка оставлены два дома для друзей. В одном из них – «Холме» – поселилась Вера Бейт.

Архитектором своего нового дома я выбрала Роберта Штрейца. Он прекрасно понял все мои задумки, в том числе и необычную: я хотела лестницу точь-в-точь такую, как была у нас в Обазине.

Роберт отправился в Обазин, чтобы снять размеры. Приехав оттуда, он передал мне привет от… настоятельницы обители, которая еще была жива и меня прекрасно помнила! Прошлое не желало отпускать…

– Роберт, я надеюсь, не надо объяснять, что, кроме вас, никто не должен об этом знать?

– Что вы, мадемуазель, конечно, никто.

Лестница в «Ла Паузе» так и называется «Лестница монашек». Но когда она была готова, я ахнула: там не оказалось опасной правой стороны! Справа были даже не перила, а сплошная стенка, хотя и невысокая. Штрейц поклялся, что в Обазине точно так, видно, в обители тоже осознали опасность и добавили стенку…

Все это обошлось весьма недешево – миллион восемьсот тысяч стоил сам участок, примерно шесть миллионов постройка нового дома, плюс отделка и обстановка основного и оставленных маленьких. Но я радовалась как ребенок, потому что могла себе позволить построить дом своей мечты. «Ла Пауза» была создана по моему собственному желанию и подходила мне, как никакая другая.

Казалось, для счастья с Вендором существовали все предпосылки. Но вот как раз счастья-то и не было.

Кроме Веры Бейт, он не общался ни с кем из моих друзей, они были Вендору неинтересны. Моя работа его раздражала. Даже когда я весьма успешно открыла свой Дом моды в Лондоне и стала диктовать свои вкусы его любимой Англии.

Меня беспокоило другое: Вендор никогда не был образцом верности и меняться не собирался. Он мог совершенно искренне любить меня и при этом соблазнить какую-нибудь красавицу, заманив ее на свою яхту, и после бурной ночи, одарив драгоценностью, выпроводить. Сознавать, что Вендор будет наставлять рога, просто потому что подвернулась очередная молоденькая красотка, вообще неприятно, но однажды он пригласил такую девушку на яхту в моем присутствии!

Яхта огромна, на ней можно и не встретиться, так и произошло, но скрыть присутствие красотки не удалось. Проводив ее на берег, Вендор вернулся как ни в чем не бывало. Он надеялся откупиться от моего гнева роскошным подарком – огромным изумрудом.

Вендор не стал объясняться, прекрасно понимая, что это унизительно и для него, и для меня. Просто достал из кармана красивую коробку и протянул на вытянутой руке. Не спуская глаз с неверного любовника, я открыла коробку, достала из нее огромный изумруд и… спокойно швырнула за борт в грязную воду, а коробку так же спокойно вернула Вендору.

Он обомлел и в первые мгновения не нашел что сказать, это дало мне возможность развернуться и, почти печатая шаг, удалиться к себе.

Хороший урок, больше Вендору не приходило в голову пытаться от меня откупиться, но сомневаюсь, чтобы он перестал изменять, такова уж натура герцога.

Прежде чем переезжать в «Ла Паузу», я разобралась еще с одним. Когда Штрейц сообщил о том, что в Обазине меня все еще помнят, я испытала неприятное чувство. Посылая немалые суммы на содержание детских приютов, делала это инкогнито, не желая, чтобы мое имя где-то прозвучало. Штрейц будет молчать, он не из болтливых, однако есть еще и родственники, прежде всего братья.

Альфонс и Люсьен пошли по стопам отца, они торговали на ярмарках. Это практически не удавалось Альфонсу, который без зазрения совести протягивал руку за помощью мне. Я помогала. Братец разбивал машины, проигрывал данные деньги и приезжал напоминать о себе снова и снова. Получая деньги, он не выказывал ни малейшего намерения работать и вел праздную жизнь, весьма недурно в ней себя чувствуя. Альфонса я могла не бояться, он лишнего не проболтает, я ему слишком нужна.

Другое дело Люсьен. Тот работал рыночным торговцем и предпочитал жить на свои средства, вернее, у меня не просил. Пришлось предлагать самой. К тому же жить где попало, когда у тебя сестра столь известна… Люсьен с трудом согласился на участок земли и строительство нового дома. К моему ужасу, брат построил не дом, а домик, крошечный и небогатый. Остальные деньги так же скромно положил в банк.

В конце концов я махнула рукой: пусть живет в этом домике. Поставила только одно условие: не общаться с Альфонсом, чтобы не брать с того дурной пример.

В действительности меня куда больше беспокоила возможность появления в Париже и Люсьена тоже, двух братьев я уже не вынесла бы, нет, не в денежном выражении, у меня было достаточно средств, чтобы содержать обоих, я так и делала, но я не желала, чтобы они объединились, ведь тогда могла прийти мысль меня просто шантажировать.

Казалось, налажено все: построен красивый, удобный дом, больше не беспокоила семья, не беспокоило прошлое, стиль моего дома оказал влияние на развитие интерьеров в Париже, с меня брали пример, я стала законодательницей моды и в этой области. «Шанель № 5» уже была самой продаваемой маркой в мире. Деньги на счета текли рекой.

О женской моде и говорить нечего, я просто диктовала, что нужно носить, уйдя от простых прямых рубашек с поясами на бедрах. Нельзя очень долго сидеть на одном силуэте, он приедается, а потому я снова совершила переворот, предложив юбки-колокол до середины икры, которые при тонкой талии смотрелись очаровательно. Почему-то через пятнадцать лет Диор назвал это «Новым взглядом». Удалось ему объявить старое новшеством только потому, что я в то время жила в Швейцарии и модой не занималась категорически. Вот как опасно оставлять подиум соперникам!