Одри Хепберн - Признания в любви. «Образ чистой красоты» (сборник)

У меня действительно осталась только работа, потому что у Адриенны была семья, пусть и без детей, откупившись от братьев, я вычеркнула их из жизни, у Веры тоже счастливая семья, Мися не в счет, остальные, хотя и числились подругами, таковыми не были.

И снова меня спасла работа, она спасала меня всегда.

В своей жизни мне часто приходилось выбирать между мужчинами и моей работой, я могла отдать мужчине сердце, но выбор всегда делала в пользу работы.

Америка – страна денег и рекламы. Говорят, что это страна равных возможностей. Возможности есть у всех и везде, только не все ими пользуются. Большинство людей предпочитает жить, ничего не меняя и при этом все время жалуясь на обстоятельства. В Европе это привычно, в Америке наоборот, там с каждого рекламного щита, с каждой газетной страницы, в каждой передаче радио все кричит: «Ты можешь! Делай, и у тебя получится!» Они делают деньги и демонстрируют то, что сумели на эти деньги приобрести.

Это страна, где роскошь не скрывают от чужих глаз, как англичане, не убирают за затененные окна, как в Париже, а выставляют напоказ на каждом шагу. Казалось, еще немного, и вся роскошь старой Европы пересечет океан, чтобы поселиться в Америке. Несмотря на кризис, на огромное число безработных, они способны купить все, причем все самое дорогое.

Но есть то, что даже американцам, даже Голливуду не по карману, – Мадемуазель Шанель не продается!

Черт возьми, приятно сознавать, что я не бросилась на шею Сэму Голдвину, когда тот озвучил гонорар за работу в Голливуде – миллион долларов за визиты дважды в год на эту фабрику сказок и мечтаний. Пусть поймут, что даже возможность одевать мировых звезд кино для меня не важнее возможности делать то, что я хочу!

Чтобы доказать это себе и остальным, стоило плыть в Америку.

Но, честно говоря, Америка научила меня многому и многое показала. Америка – это умение делать деньги, а деньги еще никому не мешали.

С Сэмом Голдвином меня познакомил князь Дмитрий Павлович. Поистине, Дмитрий для меня золотое дно, ведь Эрнест Бо тоже его рук дело. Получается, что и духи, и Америку мне преподнес князь? Конечно, оба знакомства могли ничем не закончиться, но ведь важно, что они состоялись, а я просто извлекла выгоду из этих встреч.

И снова это был Монте-Карло. Дмитрий приехал туда отдохнуть, мы с Мисей тоже. Вендора я к тому времени если не забыла, то из собственных планов выкинула окончательно.

Когда Дмитрий представил Сэмюэля Голдвина, меня прежде всего поразили умные, чуть насмешливые глаза. Этому выходцу из России (мне уже казалось, что все талантливые люди имели русские корни!) было сорок шесть, и он также родился в семье уличного торговца. Услышав об этом, я, кажется, вздрогнула, но сумела скрыть свою растерянность. Что это, мое прошлое властно не желало отпускать меня или кто-то о нем узнал?

Никто ничего не узнал, все раскопали позже любители сенсаций.

Голдвин был одним из создателей американского кинематографа и теперь горел желанием одеть актрис не только в фильмах, но и в жизни в модели «от Шанель». Сэм решил рискнуть. Он предложил мне поистине сумасшедший с деловой точки зрения контракт: миллион долларов за год, притом что я буду приезжать в Голливуд дважды в год и создавать костюмы для очередного фильма и для актрис в жизни. Голдвину очень хотелось, чтобы на фильмы ходили ради просмотра новых нарядов и моды будущего.

Конечно, заполучить в качестве костюмера ведущего модельера Парижа стоило дорого, он это прекрасно понимал. Понимал и другое – в Америке кризис, причем настолько серьезный, что всем не до кино. Надо быть очень рискованным человеком, чтобы в такое время вложить деньги в это предприятие. Но Голдвин рискнул. Забегая вперед, могу сказать, что он не проиграл. Но и не выиграл.

Выиграла я, но только в денежном эквиваленте.

Итак, Сэмюэль озвучил лестное предложение: дважды в год наносить визит в Голливуд, чтобы создавать модели для фильмов и законодательниц киношной моды. И он был просто изумлен, что я не только не бросилась ему на шею с криком: «Согласна!», но и попросила время на раздумья.

Эта идея едва не перессорила американский мир кино. Репортеры захлебывались в прогнозах, даже заключались пари: одни твердили, что звезды согласятся одеваться у меня, другие, что нет. Почему-то никто не обсуждал вопрос: соглашусь ли я?

А я раздумывала. Почему? Не нужно объяснений Голдвина (он, кстати, и не объяснял), чтобы понять, что у каждой актрисы свой характер, часто не менее тяжелый, чем у меня самой, что у каждой второй отвратительный вкус и никакого желания подчиняться чужому, что одеть их в костюмы для роли – это одно, а вот в жизни всех в одном стиле – совсем другое. Или мне предстояло разработать сразу несколько стилей? Тогда какой из них будет моден через полгода, когда картина увидит свет?

Но главное: создавая свои модели на рю Камбон, я создавала именно СВОИ модели, а не те, что нужны для роли в фильме или определенной актрисе в жизни сообразно ее характеру. В Голливуде была велика опасность этого лишиться.

Я, наверное, отказалась бы, не настои Ириб. Поль Ириб сам побывал в Америке, пытался работать в Голливуде, испытал сокрушительное фиаско и, казалось, должен отговаривать меня, но он советовал попробовать.

– Габриэль, ты ничего не теряешь, кроме времени. Голдвин так или иначе выплатит тебе гонорар, зато какая это реклама, и не только в Америке, но и во всем мире! К тому же Америка научит тебя делать деньги и на все смотреть другими глазами.

Я смеялась:

– Деньги, если ты успел заметить, я умею делать и без Америки.

Ириб качал головой:

– Это другие деньги, Габриэль, и размах другой. Знаешь, чему у американцев можно поучиться? Масштабности мышления. У них все самое-самое большое и великое, даже кризис. А еще это массовая культура, хватит сидеть на заказах для богатых дам.

Я действительно не понимала.

– А что же мне делать, одевать французскую армию? Пуаре уже пытался делать такую глупость. Я не стану шить форму сестер милосердия или пожарных.

Он настойчиво советовал:

– Отправляйся в Америку и посмотри. Сходи в большие магазины. Там продаются твои модели.

– Я не шью модели для магазинов, мои портнихи для этого слишком квалифицированны и дороги!

Ириб высказал мысль, которая практически перевернула мир кутюрье, во всяком случае, мой собственный.

– Габриэль, это платья, сшитые не в твоем Доме, но с твоих скопированные. Понимаешь, берут твои модели, распарывают, снимают копии и выпускают тысячами штук совсем дешево. Получается нечто похожее.

– Но у меня все изделия на определенный размер!

– И я о том же. Часто копии лишь блеклый отсвет того, что есть в Париже. Ты теряешь огромные деньги.