Одри Хепберн - Признания в любви. «Образ чистой красоты» (сборник)

Сумасшедшая Мися просчиталась. Возможно, Серт и остыл бы к Русе, если бы… его страсть не подогревала сама супруга. Закончилось все плачевно.

– Габриэль, он хочет развестись со мной и жениться на Русе!

Я едва сдержалась, чтобы не съязвить: «Доигралась?»

– Это он сам тебе сказал?

– Нет, все гораздо хуже! Если бы сказал он, я смогла бы убедить, что нужно оставить все, как прежде. Но я нашла у него в кармане письмо, Жожо сообщал Русе о таких намерениях!

– И чем же это хуже?

– Он скрыл от меня, понимаешь? Скрыл от меня!

Я смотрела на подругу и не понимала, кто из нас ненормальный. Почему муж, который собрался разводиться и жениться на другой, должен просить разрешение на это у той же супруги?

Серты развелись, а через полгода состоялась свадьба Хосе и Руси. И снова никто не понимал Мисю, она готовила свою соперницу к свадьбе так, словно выдавала за Серта собственную дочь. Я создала подвенечный наряд новой жене Серта, а Мися носилась по магазинам и ателье, выбирая приданое Руси и даже кольца для их венчания. Интересно, какой благодарности она ждала? Надеялась, что останется третьей в их семье, что они с Русей просто поменялись местами и теперь молодая супруга Серта будет так же обожать прежнюю?

Не дождалась, правда, Серты позвали ее в путешествие по Греции и Турции, Мися даже умчалась из Итон-Холла, где мы с ней жили по приглашению герцога Вестминстерского. Но путешествие втроем вылилось в настоящее мучение для всех.

– Мися, я тебя умоляю, не совершай больше таких глупостей! Оставь Русю и Серта в покое, если уж дала им свободу, будь последовательной и отстань от них.

Мися выглядела растерянной, наверное, впервые в жизни. В книге Мися писала, что Руся поняла ее любовь к Серту, утешала и обещала всегда помнить, что именно ей любовники обязаны своим счастьем. А еще писала, что я не слишком хорошо приняла Русю, когда та приходила проведать больную благодетельницу, лежавшую в моей квартире почти без чувств.

Я до сих пор не верю в эту Русину любовь к Серту. Хосе не был красавцем, напротив, это было заросшее волосами лысое чудовище, не любящее мыться, зато обожающее застолья. Как бы ни был замечателен Серт в качестве экскурсовода, но ведь Русе нужно ложиться с ним в постель…

Я не знаю, правду ли написала Мися в своих воспоминаниях, рассказывая, что Серт попросил церковный развод, мотивируя невозможностью рождения наследников. Якобы он женился на Мисе только для этого. Я не вникала в такие разговоры; во-первых, было ощущение неимоверной грязи, потому что полоскать чужое белье прилюдно мне всегда казалось постыдным; во-вторых, я большую часть года проводила в Англии, на яхте Вендора, или занимаясь строительством своей виллы «Ла Пауза».

Мися осталась моей подругой на всю жизнь. Ее жизнь закончилась раньше моей, и мне пришлось обряжать подругу в последний путь. Как бы мы ни ссорились, как бы ни язвили по поводу друг друга, бывали минуты, когда единственным человеком, с которым я могла поговорить, пусть и не до конца откровенно, была Мися.

И я благодарна ей за это.

С Сертом мы тоже остались в приятельских отношениях, встречались, когда его Руся умерла от чахотки (Мися, кстати, ухаживала за ней), но очарование волосатого чудовища для меня рассеялось давным-давно. Просто со временем, особенно когда человека подолгу не видишь, он выглядит несколько по-другому. Находясь рядом, часто не замечаешь недостатков, видя только достоинства, а если замечаешь, то легко с ними миришься. Удаляясь от кого-то, недостатки начинаешь видеть отчетливо, потому сияние тускнеет.

Но Серты сделали для меня столь многое, что я готова простить им любые недостатки.

Если и через неделю вы помните лицо человека, с которым только раскланялись при случайной встрече, немедленно встречайтесь еще раз. Возможно, он гениален или это ваша судьба.

Меня много раз называли хищницей. Почему это плохо? Разве лучше быть смирной овцой, с которой каждый может стричь шерсть или вообще содрать шкуру? Я не агнец для заклания.

Хотя Мися все время твердила, что меня и так стригут и даже бреют все, кому не лень. Конечно, из-за моей денежной помощи. В оправдание могу сказать, что делала это добровольно и никогда не помогала ничтожествам. Если я сама заработала деньги, то мне и решать, на кого и сколько тратить.

Талантливых людей, совершенно не умеющих зарабатывать, вокруг меня было много, а вот благодарности за помощь я от них видела мало. Почему? Они словно стеснялись меня благодарить, принимая все как должное. Это из-за моей независимости, но если выбирать, то лучше потерять благодарность, черт с ней, чем эту самую независимость. Возможность выписывать чек дорогого стоит.

В этом я убедилась, когда Серты познакомили меня с Дягилевым.

Мися без Дягилева ничто, но и Дяг без нее тоже. Я вмешалась в эту дружбу не сразу, но, едва увидев белую прядь волос над умнейшими глазами, вечно полными тоски и восторга одновременно, поняла, что не заметить этого человека невозможно. Не потому, что он был внушителен и красив, а потому, что вокруг него была какая-то особая атмосфера.

Дягилев в своем роде сумасшедший, но это благородное сумасшествие. Некоторые думают, что главным делом его жизни были «Русские сезоны». Нет, главным делом его жизни было создать у нас господство русского духа, заставить полюбить все русское. И ничто не могло остановить его в этом стремлении, даже постоянное отсутствие денег.

Кажется, у всех, кто знал Дяга, его имя ассоциировалось с двумя словами: гениальность и безденежье. Гении, как и безденежье, бывают разными.

Можно быть гениальным, как Реверди, сидящий в монастыре и творящий сам для себя, как множество художников, чьи полотна заполняют выставочные залы, чьи книги стоят на полках, а можно быть гениальным, как Мися и Дягилев – умением эти самые таланты распознавать и вытаскивать на свет. А еще убеждать остальных, что очередная находка действительно чего-то стоит. И неизвестно, что важнее – умение создать один шедевр или раскопать и поддержать десятки гениев, которые сотни шедевров создадут. Мися и Дягилев умели, а потому не дружить не могли.

И безденежье тоже бывает разным. Бывает нищета, какой много в Оверне и вокруг него, бывают «временные трудности», как у Сертов, которые длятся всю жизнь, а бывает безденежье Дягилева. В этом они с Мисей не совпадали. Хосе Серт вечно нуждался, но при этом купался в роскоши, к чему приучил и меня (к роскоши, а не безденежью). Они с Мисей умели красиво тратить свои и чужие деньги. Дягилев тоже умел, еще как умел, но Серты тратили на себя (меценатствовать Мися норовила за чужой счет), а вот Дяг – на своих подопечных.

Это и правда удивительный человек, если Мисю звали пожирательницей гениев, то Дяг был их откапывателем и опекуном. Он хотел, чтобы мы полюбили все русское, – мы полюбили, он страстно желал, чтобы мы оценили гениальность русской балетной школы, – мы оценили, Дяг заставил Париж, а за Парижем и весь мир понять, что в России не одни грязные мужики в лаптях, что там кладезь гениев, которых нужно только заметить и вывезти в Европу.