Леся Рябцева - Эхо Москвы. Непридуманная история

Спорт – это анклав в любой редакции. «Эхо Москвы» вряд ли является исключением. В этой особенной области человеческих интересов разговаривают на том же языке, что и в окрестностях, но перевод со спортивного на общечеловеческий тем не менее дело непростое. Дабы устранить трудности этого перевода, руководство как-то пошло на эксперимент. Ведущие новостей были брошены на ведение спортивных каналов, а спортивные обозреватели – на изготовление новостей. Некоторые из нас застряли на этом поприще, вошли во вкус и остались в комнате на другой стороне коридора, но в целом эксперимент так и остался экспериментом. Через некоторое время спортсмены продолжили тачать голы-очки-секунды, а новостники печь программы «Эхо». Сокровенными знаниями две параллельные цивилизации не слишком обогатились да и новых адептов «секта спортопоклонников» не приобрела.

Само существование спортивного острова в недрах радио, которое любят совсем за другое – компромисс. То, что кажется важным самим «спортсменам», вызывает недоумение у их коллег, спортом не интересующихся. Для многих из них, как это ни парадоксально, чем меньше спорта в спорте, тем лучше, поэтому оживление и интерес в глазах возникает при упоминании женитьб с разводами, допинга, контрактов с зарплатами и прочего «околоноля». «Спортсмены» отбиваются, коллеги настаивают. Бывают, правда, светлые моменты, когда спорт перестает быть котлетой в гамбургере между курсом доллара и погодой. Раз в два года случаются чемпионаты мира и Европы по футболу и Олимпийские игры, и тогда между службой информации и ее частью воцаряется мир. Работы, правда, становится гораздо больше, но это уже детали. В остальное время борьба продолжается.

Из-за специфики работы я, признаться, терпеть не могу лондонский «Челси». Происходит это темное как пиво Гиннесс чувство из того интереса, который возник в обществе после покупки лондонского клуба Романом Абрамовичем. Я бы осторожно назвал этот интерес лихорадочным. Те, кто воспринимал футбол по известной райкинской формуле «двадцать два бугая на полтора часа» вдруг пропитались английской премьер-лигой до невозможности. Любая покупка «Челси» за наши кровные российские фунты была поводом максимального освещения в эфире, даже если речь шла не о славном Дидье Дрогба, а каком-нибудь дублере. Через несколько лет интерес спал как паводок, но личная неприязнь к «Челси» осталась.

Примерно такой же ажиотаж вызывала и Анна Курникова, портрет которой до сих пор украшает рабочее место «спортсменов» – прижился. Из-за примы российского тенниса, полуфиналистки «Уимблдона», я пережил несколько отчаянных минут. Мнение об Ане всегда были полярным, но равнодушие было абсолютно исключено, тем более что Курникова подогревала интерес к себе всеми методами шоу-бизнеса. Когда она собралась замуж за знаменитого хоккеиста Сергея Федорова, атрибуты процесса были налицо – и становление жениха на одно колено, и преподнесение кольца с бриллиантом за большие тысячи и все, что там полагается в Голливуде. Коллега Катя Маловичко вынуждена была освещать это событие покадрово. Через несколько часов пытки она в бешенстве отправила мне на пейджер (если кто-то еще помнит это чудо техники) сообщение: «Поздравляю с бракосочетанием любимой женщины и любимого хоккеиста». Нет бы написать – «любимой спортсменки», но страдать в одиночестве ей было скучно. Я в это время мирно спал и прочитал этот текст, увы, не первым. Что случилось потом, легко догадаться.

Впрочем, лучшее, как обычно, рождается на стыке этих цивилизаций, когда спорт – это еще и человеческая история, а не просто результат. В конце концов, он и придуман для того, чтобы обычный человек со своей рутинной жизнью и рельсовыми маршрутами работа-дом-дача хоть иногда испытывал сопричастность и эмоции. Поводов для единения у нас не так много, и спортивные победы – один из них, что иногда вызывает ревность у сторонних наблюдателей, но ведь они – такие же слушатели, а на «Эхе» это наверное большинство аудитории, поэтому мне всегда было крайне лестно слышать фразу: «Я терпеть не могу спорт, но вас слушаю с интересом». До сих пор считаю это высшей похвалой.

Еженедельные программы для гурманов и постоянное информационное вещание принципиально разные вещи, и второе как раз и предстояло налаживать совместными усилиями и поисками той самой середины из драгоценного металла. Выдающиеся «эховские» персонажи делали эту задачу выполнимой. Во-первых, у нас был Антон Орехъ, который еще на доисторической Никольской делал программы о спорте вместе с Сашей Ивановым. Орехъ прославился своим особым методом записи Спорт-курьера. Он приходил в студию шаркающей кавалерийской походкой а-ля Понтий Пилат. Из нагрудного кармана рубашки торчали трубочки новостей. Тогда еще не было Интернета и информацию мы извлекали из тассовского компьютера с монохромным зелено-черным мертвенным дисплеем. Принтер к нему прилагался тоже особенный. Бумага по мере выползания и отрыва непременно скатывалась в трубочки, и Орехъ напоминал абрека в черкеске с газырями. Впрочем, удивительное состояло не в этом. Имея перед собой исключительно результаты соревнований, он, ни разу не оговариваясь, сочинял в голове складный текст и записывал программу с ходу, что вызывало мое восхищение, зависть коллег и благодарность звукорежиссеров. Основная масса эховцев вынуждена была писать все это на бумаге и чаще всего от руки, поскольку компьютеров, как уже было сказано, тогда еще не было, а пишущая машинка присутствовала едва ли не в единственном экземпляре. Лет через много я тоже научился этому искусству, но тогда вершина казалась мне непокоряемой. Этот выдающийся человек на каком-то этапе вернулся в лоно олимпийского движения и его окрестностей, где уже пребывал ваш покорный слуга и не только он. Теперь Антон, как и многие мои товарищи по спорту, продолжил самостоятельный полет или, как говорят в мире шоу-бизнеса, начал сольную карьеру.

Несколько позже мы переманили у тогдашней Службы Культуры Константина Похмелова, что сохранило для «Эха» этого замечательного человека. Сумма трансфера не подлежит разглашению, да это и неважно. С тех пор Костя успешно делит себя между двумя своими ипостасями, продолжая передвигаться между театром имени Пушкина и редакцией «Эха», благо ходу от двери до двери минут 15. Перетекает из одного помещения в другое и его неповторимая и острохарактерная журналистско-актерская манера. Когда Костантин Похмелов беседовал с известным врачом Николаем Дурмановым, а темой разговора был допинг, это всегда вызывало в редакции приступы буйного смеха.

Многочисленно фейсбучно-эфирные баталии приучили меня не обижаться, когда слово «спортсмен» употребляется в пренебрежительном тоне, а то и в качестве оскорбления. Шутки не отличаются разнообразием. На самом деле все далеко не так. Екатерина Маловичко, будучи спортивным обозревателем, стала лауреатом премии Попова, причем наградили ее не за рассказ о гонке, матче или бое. Она получила премию за спецрепортаж … о букве Е. Сергей Корзун, вернувшись на «Эхо», придумал проект, который паства приняла со скрипом. Нагрузка на каждого корреспондента, и без того многотонная, значительно возросла. Плохо делать стыдно, хорошо – тяжко. Придумай тему, утверди ее, запиши текст, возьми интервью, потом смонтируй в студии и все это в свободное от работы время – фактически двойная работа. Народ роптал, но делал. Один коллега проявил креативность мышления с ударением на «ы», облюбовав магазин на первом этаже. Его репортажи были сухи, лаконичны и, как правило, имели называния из одного слова – «Крупы», «Макароны», «Водка». Прочие, не обладая креативным мышлением, носились, высунув язык, поскольку Сергей Львович был строг и сам оценивал произведения, после чего выставлял оценки и проводил своеобразный чемпионат. Видимо, это обстоятельство и сделало наши козыри более весомыми. «Спортсмены» были среди лидеров по этим оценкам. Даже премии получали. Орехъ, помнится, рассказывал о всепланетных катаклизмах, я – о суеверии в спорте, но Катя со своей буквой Е переплюнула всех в редакции и в стране тоже. А ведь начало было… После одного из первых рабочих дней Кати мне позвонил Алексей Алексеевич. Родные, естественно, принесли мне трубку в ванную, которую я аристократически принимал. Разговор получился долгим. Предмет его я сейчас не помню, помню только, что фраза «ничтоже суменяшеся» в ее исполнении очень не понравилась. ААВ говорил, я слушал и делал выводы, иногда давая пояснения. Через какое-то время вода остыла, потом стала холодной. Вылезать, расплескивая воду или тем более добавлять горяченькой, было опрометчиво. Сдерживая стук зубов, я дотянул до конца беседы. Катя, к счастью, осталась.