Николай Мельников - Портрет без сходства. Владимир Набоков в письмах и дневниках современников

Глеб Струве – Владимиру Маркову, 12 апреля 1953

<���…> По поводу Сирина. Мне «Защита Лужина» нравится больше, чем «Дар». Может быть, это, впрочем, потому, что я ее прочел гораздо раньше, и то новое и свежее, что есть в Сирине, поразило меня сильнее, а в «Даре» это уже повторение, развитие, утончение – тех же специй, да попряней. Но, по-моему, «Защита Лужина» и «Король, дама, валет» и построены лучше, чем «Дар». У Сирина, конечно, необыкновенный дар внешнего восприятия, внешней наблюдательности, острота зрения поразительная, и с этим сочетается очень большой дар слова, благодаря чему внешние восприятия находят себе адекватное и остро-свежее выражение. Но внутреннего зрения он лишен, иных миров и не нюхал, его глубины (в «Приглашении на казнь», например) случайные, бессознательные, едва ли иногда не из подражания родившиеся (думаю, что при желании он мог бы подражать кому угодно). Я всегда говорил, что его вещи глубже и «умнее», чем он сам. С Пастернаком у него сходство чисто внешнее, он умеет усваивать чужие приемы, даже писателей, к которым относится враждебно и презрительно (так он, если не ошибаюсь, долго относился к Пастернаку, к Блоку; Достоевского он ненавидит, не считает писателем). При всем его волшебном владении инструментом стиха, музыки у него нет, и тут опять огромная разница с Пастернаком. Насколько я знаю, он к музыке абсолютно нечувствителен. (Но насчет «Травиаты» Вы все-таки напрасно его критикуете – Верди пересматривать начали уже позже, а тогда Сирин лишь отразил очень распространенный взгляд. Впрочем, надо сказать, умея очень хорошо выставить напоказ людскую пошлость, Сирин сам то и дело впадает в пошлость – чего стоят одни его каламбуры.) Насчет женщин Вы правы, но я бы сказал, что у него вообще нет людей, а только маски, марионетки, восковые и шахматные фигуры. Его единственная настоящая тема – творчество, он ею одержим, может быть потому, что где-то в глубине глубин сознает собственное творческое бессилие, ибо его-то творчество сводится в конце концов к какому-то бесплодному комбинаторству. В «Защите Лужина» ему удалось поднять эту тему на какую-то трагическую высоту, а в «Даре», который, может быть, написан лучше и зрелее, вышла наружу вся стерильность его собственного творчества, поскольку Годунов-Чердынцев – это, несомненно, сам автор. По-своему это тоже трагично, но трагедия здесь не объективирована, она субъективно обнажена. <���…>

Владимир Марков – Глебу Струве, 15 апреля 1953

<���…> Ваша характеристика Сирина мне очень понравилась. Но ему самому вряд ли понравится. Но, может быть, уже пора отвести его на подобающее место. Он уже ясен и прошел свою спорную фазу. <���…>

Георгий Адамович – Владимиру Варшавскому, 9 мая 1953

<���…> Теперь вернемся к литературе. Статейки своей о Сирине я не помню хорошо, а № газеты еще не получил. Но уж очень Вы козыряете его «гением». Он очень способен, c’est le mot juste 44, гения я его не чувствую. Особенно в стихах. А propos 45, как раз Алданов меня уверял летом в Ницце, что я должен, вероятно, на всю жизнь затаить на Сирина злобу из-за того, что он меня вывел в «Даре». А я никакой злобы не чувствую, честное слово! И вовсе не по всепрощению, а по сгусяводизму, которым все больше проникаюсь. А изобразил он мою статью под видом Мортуса очень талантливо, и я удивлялся: как похоже! Только напрасно намекнул, что Мортус – дама, это его не касается, и притом намек доказывает, что он ничего в делах, его не касающихся, не смыслит! <���…>

Владимир Марков – Глебу Струве, 13 мая 1953

<���…> Я уже в деталях забыл вторую часть статьи Адамовича, но помню, что она мне понравилась. Но, несмотря на очень приятную язвительность, он преувеличивает поэтическое значение и дар Набокова. Он почти ставит его в футуристическую традицию, тогда как на самом деле Набоков болтается между течениями. Течения играют большую роль – поэтический стиль обычно является результатом общих усилий – всей ли эпохи или одного течения. Набоков одиночка и не большого размера, так что тона он задать не может. Парижане же общими усилиями чего-то добились. У Набокова осталась единственная возможность – pastiche и фырканье, т.к. он искусственно держался в стороне, думаю, что из соображений главным образом личных. Во всяком случае, «на Парнасе он цыган». <���…>

…25 мая 1953

Дорогой Глеб Петрович!

Я не считаю, что Адамович преувеличил дар Набокова как таковой, а что он преувеличил его поэтический дар, стихотворный. Относительно стихотворения о «сусальной Руси» я скорее согласился бы с ним, а не с Аронсоном. <���…>

Мне дали читать «Опыты» № 1. Производит очень приятное впечатление. Там есть Ваше стихотворение, выгодно отличающееся от окружающих – запинающихся, ломаных. Оно свежее и приятное. Впрочем, среди ивановских есть очень хорошие. Набоковское совсем нелепое. <���…>

Георгий Адамович – Роману Гринбергу, 10 июля 1953

<���…> Почему отсутствует Варшавский? И Яновский, которого Вы не любите? А Сирин? Мне часто говорят, что я его не люблю. Действительно, любить его не в силах. Но каждая его строчка для журнала – золото.

Георгий Адамович – Владимиру Варшавскому, 17 июля 1953

<���…> Насчет Сирина – спорить больше не будем. <���…> Вы правы – может быть, Сирин и гений, но как будто гений с Сириуса, а не с земли, где находится все то, что мне интересно и дорого. <���…>

Роман Гринберг – Георгию Адамовичу, 21 июля 1953

<���…> Между прочим, в № 2 проза может выйти занимательнее – тут будут: Сирин (обещал твердо на днях прислать, но он надувала) <���…>.

Глеб Струве – Владимиру Маркову, 6 мая 1954

<���…> Что до Набокова, то я не хочу углубляться в лес сейчас, но в этой вещи, больше, чем когда-либо, я вижу его слабые стороны, его какую-то фундаментальную ограниченность (если я когда-нибудь раскачаюсь написать о нем по поводу «Дара», я разовью эту тему). Он, конечно, блестящ – после него, например, просто нельзя читать Варшавского и другую беллетристику, до того это беспомощно – но в блеске его есть что-то раздражающее, какая-то жуткая внутренняя пустота. <���…>

Георгий Адамович – Александру Полякову, 8 мая 1954

<���…> Статья Вейдле действительно отличная: согласен (в «Опытах»). <���…> Зато вот в Сирине на этот раз есть что-то несносное. Я не читал, только посмотрел – но все его штучки, выверты и парадоксы меня раздражают. При всем блеске в конце концов получается почти что «моветон». <���…>

Владимир Марков – Глебу Струве, 16 мая 1954

<���…> Я, в общем, с Вами согласен насчет Набокова. У меня тоже, когда читаю, внешнее восхищение им смешивается с внутренним отталкиванием. Если б были сейчас писатели большой внутренней полноты, он бы сразу отошел на второй план. Но в наше «счастливое» время после Набокова сразу начинается Нароков. В его мемуарах там и сям неприятные устанавливания звеньев собственной связи с великой литературой (о няне Пушкина, о собаках Чехова).