Олег Будницкий - Русско-еврейский Берлин (1920—1941)

В 1924 – 1927 годах юристы продолжали попытки осмыслить правовую ситуацию в СССР и сущность советской власти (доклады А.А. Гольденвейзера «Советский федерализм», К.И. Савича «Российская коммунистическая партия в значении верховной власти СССР» и «Новый хозяйственно-административный строй в советской деревне», А.А. Боголепова «Власть на местах в республиках советской России», И.М. Рабиновича «Идеология советского гражданского законодательства»). Доклады о советском праве делили повестку дня с актуальными проблемами юридического положения эмигрантов в Германии. Новым поводом для изучения советского права стало заключение в октябре 1925 года торгового договора между СССР и Германией (этот договор становится темой нескольких докладов, подготовленных рефератной комиссией). Тезисы докладов на фоне эмигрантской публицистики выглядят достаточно стандартно: коммунистическая партия узурпировала власть и подавляет гражданские свободы, коммунистическое хозяйство после отмены нэпа неэффективно («социалистические элементы работают дорого и плохо и развиваются благодаря привилегиям и монополиям. Им передается вся эмиссия, они получают громадные дотации из бюджета, построенного на непомерной эксплуатации частного хозяйства» 491), выход заключается в возврате к капитализму.

В 1928 – 1930 годах заседания комиссии проводились значительно реже, несколько раз в год, в 1931 и 1932 годах было сделано всего по два доклада. Явный интерес вызвали сообщения члена американской Коллегии адвокатов А.Д. Марголина (того самого бывшего петлюровского дипломата) об американском праве: в 1929 – 1930 годах докладчика приглашали выступить трижды.

Упомянем еще одного видного юриста, имя которого часто будет встречаться на страницах этой книги, – приват-доцента Киевского университета по кафедре государственного права Льва Моисеевича Зайцева (1882 – 1947). Зайцев был довольно серьезным ученым и еще в России опубликовал ряд научных трудов, причем, как правило, на актуальные темы 492. В Берлине, где он обосновался в 1920 году, Зайцев среди прочего читал лекции по русскому праву в Институте иностранного права при Берлинском университете, состоял членом Русской академической группы. По партийной принадлежности Зайцев был кадетом и принимал в 1920 – 1921 годах участие в заседаниях берлинской группы Партии народной свободы. Он был членом Союза русских евреев в Германии, в котором играл довольно заметную роль, и одним из последних членов Союза русской присяжной адвокатуры, уехавшим из Берлина незадолго до начала Второй мировой войны.

На 28 января 1933 года, за два дня до прихода Гитлера к власти, в Союзе русской присяжной адвокатуры в Германии состояли 75 человек. Около 60 из них были этническим евреями 493.

В 1933 году начинается исход русских (как, впрочем, и немецких) евреев из Германии. Об этом мы будем говорить подробнее в заключительной главе нашего исследования, здесь же остановимся, несколько забегая вперед, на судьбах адвокатов – членов Союза русской присяжной адвокатуры в Германии, причем будем акцентировать внимание среди прочего на их специфических профессиональных проблемах.

Вскоре после прихода к власти нацистов, в антисемитском характере политики которых сомневаться не приходилось, Б.Л. Гершун и Б.И. Элькин уехали в Париж. Гершун стал членом Объединения русских адвокатов во Франции и принял активное участие в деятельности русско-еврейских организаций в Париже. В 1936 году он председательствовал в Союзе защиты евреев-эмигрантов и их детей, который в декабре того же года был переименован в Очаг для евреев-беженцев в Париже. Гершун стал членом правления Очага (председательницей стала основательница Очага Т.И. Левина). С 1937 года Гершун сотрудничал с Объединением русско-еврейской интеллигенции в Париже. В 1939 году он был избран товарищем (заместителем) председателя Объединения русских адвокатов во Франции 494(председателем был Н.В. Тесленко, в прошлом депутат Государственной Думы).

Адвокаты «разъезжались» из Германии медленнее, чем можно было ожидать. Держали незаконченные дела, да и, видимо, не хотелось бросать налаженную жизнь, изучать другой язык, что в их профессии было ключевым условием. В декабре 1937 года уехал в США Гольденвейзер. Большинство его коллег перебирались в Париж, признанную столицу русской эмиграции. Однако бывшие берлинцы поддерживали между собой связь, делились впечатлениями и проблемами, сообщали о судьбах коллег. «Адвокатские судьбы» можно проследить по переписке Гольденвейзера, среди корреспондентов которого было немало членов Союза русской присяжной адвокатуры.

Один из самых интересных эпистолярных диалогов завязался у Гольденвейзера с его старшим товарищем по адвокатскому цеху Б.Л. Гершуном. «Мы с середины сентября живем в Нью-Йорке, – информировал Гольденвейзер Гершуна в конце 1938 года. – Я посещаю лекции по гражданскому праву (“Контракты”) в одном из здешних университетов. Так как это не лекции, а скорее практические занятия, в которых студенты принимают не менее деятельное участие, чем профессор, то приходится к ним готовиться: читать казусы (т.е. судебные решения), составлять письменные изложения таковых, просматривать литературу. О своих впечатлениях об этом запоздалом ученичестве я вероятно изложу в какой-нибудь форме в печати» 495. – «Итак, Вы в третий раз строите свою жизнь, – откликнулся Гершун. – Такова наша судьба. Жить две, а то и три жизни. Если бы я был моложе, я бы тоже оставил Европу. Здесь повсюду скверно и будущее чревато опасностями» 496.

Далеко не юному Гершуну также пришлось начинать третью по счету жизнь, после российской и германской. «Старость заключается в том, – писал он в мае 1938 года, – что человек для окружающих часто умирает раньше, чем наступает его физическая кончина… И комизм заключается в том, что сошедший со сцены внутри еще считает себя актером, а сцены-то уже давно нет» 497.

Забегая вперед, скажем, что «на сцене», во всяком случае эмигрантской, Гершуну еще предстояло сыграть немаловажную роль, и не одну 498.

Тем временем в Берлине «по категорическому требованию германского правительства, не пожелавшего далее терпеть такое учреждение» должен был закрыться Нансеновский офис (Нансенамт). Это определило судьбу общего приятеля Гершуна и Гольденвейзера – Е.А. Фальковского. «Евг[ений] А[дамович] уволен и получает при закрытии Нансенамта 2-месячное жалованье; он хлопочет о визе во Францию. Нелегко ему будет здесь устроиться», – сообщал Гершун 499.

Фальковский перебрался в Париж в июле 1938 года. Гершун не слишком оптимистично смотрел на перспективы одного из лучших экспертов по международному законодательству о беженцах: «Несколько месяцев может выдержать, но затем окажется в тяжелом положении, если не найдет место или работу: это не так легко. Он не мог оставаться в Германии, несмотря на свое арийство. Я думаю, да и он полагает, что он легко бы мог оказаться в концентрационном лагере» 500.