Алексей Кофанов - Тайные смыслы Второй мировой

Итак, половина экипажа — кадровые разведчики. 47 год: война только что кончилась, для чисто научных проектов нелучшее время. Строили плот на базе перуанского ВМФ («Еще в Вашингтоне я познакомился с перуанским военно-морским атташе, и у меня было от него письмо» [249], — пояснил сам Хейердал).

Хм… Чем они на самом деле занимались посреди океана, вдали от судовых трасс??

Впрочем, ко Второй мировой это уже отношения не имело.

10 мая 1940-го Странная война начала казаться не странной: вермахт двинул на Францию. Почему казаться ? Потому что французская кампания полностью соответствовала названию этой главы…

Вот пишет историк И. Фест: «Хотя немецкий план едва ли предусматривал какую-либо активность со стороны противника и директивы походили скорее на указания по проведению многодневного учебного марш-броска, а не военного похода, Гитлер был, тем не менее, смущен скоростью продвижения собственных армий» [250].

Переведу: фюрер знал, что ему сдадутся без боя, — но не думал, что сольют настолько позорно. Я даже не хочу разбирать детали этой «военной операции», потому что это был фарс. Характерный моментик: у французской ставки для связи с войсками имелся ОДИН телефонный аппарат, и тот ежедневно с двенадцати до двух не работал, потому что телефонистка уходила обедать… [251] Я не шучу!!!

Мимоходом подмяв Бельгию и Нидерланды, 14 июня немцы взяли Париж. 22 июня французы капитулировали. Причем актер Гитлер настоял на дешевом шоу: вагон, в котором немцы подписали унизительное перемирие 1918 года, вытащили из музея, проломив стену, — и привезли на то же место, в Компьенский лес. В вагоне и зафиксировали капитуляцию, реванш взяли. «Его подвела любовь к мелким эффектам», — как говорил Шерлок Холмс…

— Мориарти — ладно; а почему Гитлера-то подвела?? — спросите вы.

— Читайте дальше… Пока скажу одно: Сталин, безусловно, запомнил исторический вагончик.

Итак, слабую Польшу немцы сломали за 36 дней, мощную Францию — за 42… О чем тут еще говорить?! Ясно, что сила противника вообще не играла роли: главным было желание сдаться.

— Но во Франции погибли десятки тысяч немцев! — воскликнет поклонник англосаксонской версии. — Значит, бились всерьез!!

Да, вермахт потерял 27 тысяч, [252] в два с половиной раза больше, чем в Польше. Но поляков воевало 840 тысяч, во Франции же немцам противостояли 3785 тысяч — в 4,5 раза больше. Значит, поляки воевали вдвое результативнее — хоть не имели линии Мажино, современной техники и вообще не готовились к обороне!

Однако смотрим дальше. Немцам тут противостояли французы, англичане, бельгийцы и голландцы.

Соотношение сил на 10 мая 1940 года [253]

Союзники превосходили немцев во всем, кроме авиации. Между тем никто не отменял правило, что наступающих должно быть втрое больше! По законам военной науки немцы не могли победить! И не надо мусолить байки: «вермахт имел боевой опыт», «внезапность», «цепь роковых случайностей»… Верить в Деда Мороза позволительно, пока тебе не исполнилось 10.

И еще. У союзников погибли около 112 тысяч человек, полтора миллиона сдались в плен; соотношение 1: 13. Это означает крайне низкую стойкость войск: практически все предпочитали сдачу гибели. То есть — союзники не воевали .

У поляков это соотношение было 1: 6. Тоже позор, но все же вдвое лучше.

Что происходило на советском фронте (где «все драпали и сдавались»), мы еще увидим.

Немного пофилософствуем.

В Европе воевали символически, понарошку. Но даже там люди все равно гибли… А может ли человечество обойтись без войн — совсем, навсегда ?

Ясно, что война — это выплеск людской злобы. Лично я не испытываю ни малейшей потребности кого-то «мочить» — ни в быту, ни по-крупному. Мне близка мудрость мастеров восточных единоборств: «Предотвращенный бой — выигранный бой». Надо быть сильным, надо быть боеспособным; но именно для того, чтоб никто не осмелился на тебя напасть, и драка бы не состоялась.

Многие знаменитости высказывали сходные мысли:

«В войне не бывает выигравших — только проигравшие» (Н. Чемберлен). [102] Что не мешало ему разжигать войну — хотя бы подписывая Мюнхенский сговор.

«Если б солдаты понимали, из-за чего мы воюем, нельзя было бы вести ни одной войны» (Фридрих Великий).

«Либо войны выйдут из моды, либо люди» (Б. Фаллер).

«Выиграть войну так же невозможно, как невозможно выиграть землетрясение» (Дж. Ранкин).

«Я не знаю ни одного народа, который обогатился бы вследствие победы» (Вольтер).

Однако во множестве других людей агрессивность кипит и требует выхода. Кулаки чешутся. Эндорфины у них вырабатываются только в экстремальной обстановке… Как им запретить?

И речь не только о злобных отморозках. Вот как размышлял в «Дневнике писателя» Ф. Достоевский: [103] Эту цитату, как и почти все остальные, я сократил.

«Не всегда надо проповедовать мир, и не в мире одном спасение, а иногда и в войне. Во всех почти случаях (кроме войн междоусобных) война есть процесс, которым именно с наименьшим пролитием крови, с наименьшею скорбию и с наименьшей тратой сил, вырабатываются сколько-нибудь нормальные отношения между нациями. [104] Достоевский очень умен и талантлив. Но его роль крайне неоднозначна… Я считаю, что именно он в громадной степени подготовил февральско-октябрьский переворот 1917 года. В гениальном «Идиоте» он показал бессилие прежней России и идеи добра в целом, а «Бесы» — это пособие по технологии революций, тогдашний Джин Шарп. Сдается мне, он никогда не переставал быть петрашевцем… А тут он и войну пытается оправдать. Это грустно, но что же делать, если это так.

Долгий мир зверит и ожесточает человека. Долгий мир всегда родит жестокость, трусость и грубый, ожирелый эгоизм, а главное — умственный застой. В долгий мир жиреют лишь одни палачи и эксплуататоры народов. Налажено, что мир родит богатство, — но ведь лишь десятой доли людей, а эта десятая доля, заразившись болезнями богатства, сама передает заразу и остальным девяти десятым, хотя и без богатства. Заражается же она развратом и цинизмом. От излишнего скопления богатства в одних руках рождается у обладателей богатства грубость чувств. Чувство изящного обращается в жажду капризных излишеств и ненормальностей. Страшно развивается сладострастие. Сладострастие родит жестокость и трусость.

Война из-за великодушной цели, из-за освобождения угнетенных, ради бескорыстной и святой идеи, — такая война лишь очищает зараженный воздух от скопившихся миазмов, лечит душу, прогоняет позорную трусость и лень, объявляет и ставит твердую цель, дает и уясняет идею, к осуществлению которой призвана та или другая нация. Такая война укрепляет каждую душу сознанием самопожертвования, а дух всей нации сознанием взаимной солидарности. А главное, сознанием исполненного долга и совершенного хорошего дела: „Не совсем же мы упали и развратились, есть же и в нас человеческое!“