Array Коллектив авторов - Дети войны. Народная книга памяти

Полицай Володька, которого мать хорошо знала (он был из Полозов – деревни недалеко от Белодедова, где жила когда-то мать), заглянул в хату, увидел нас, ребят, и сказал: «Ладно, можешь не ходить! Но тогда пусть за тебя пойдет старший пацан».

– Ну что поделать, Костик?! Возьми лопату и сходи. Хотя у нее черенок сломался, когда окоп копали. Иди так.

Полицаи, пройдя по домам, набрали толпу – человек 20 касплянских мужиков, подростков – и повели всех за Кукину гору. С содроганием и страхом мы шли дорогой, по которой несколько часов назад ушли на смерть полторы сотни человек. Пока мы шли, я подумал, что, если бы эта дорога от больницы до Кукиной горы была не песчаной, а из асфальта, мы сейчас шли бы по лужам человеческих слез и крови.

Когда пришли на Кукину гору, перед нами предстала ужасная, не поддающаяся нормальному человеческому представлению картина. На всем южном пригорке валялись горы пустых маленьких гильз от автоматов и больших – от винтовок и станковых пулеметов. Общая братская могила – яма – была заполнена голыми человеческими телами. Сверху немцы засыпали котлован каким-то белым порошком, видимо известью. На это было жутко смотреть. Мы смотрели и не верили глазам. Страшной была эта могила. Казалось, тела, заполнившие яму, шевелились и дышали. Некоторых из нас от этой жути и животного страха стало тошнить и вырвало.

Послышался шум въезжающих в земляной проезд двух грузовых автомашин. Выше, на склоне горы, лежали груды одежды расстрелянных (значит, людей перед смертью заставили раздеться). Грузовики подъехали к одежде и остановились. Из кабин выскочили два немца-шофера, закричали на полицейских «шнель!» и вернулись в кабинки – они боялись нас, русских.

Полицейские распределили всех нас на две группы. Кто был с лопатами – тех поставили по краю громадного котлована и приказали забрасывать эту яму с телами землей. Кто был без лопат, как я, – заставили носить одежду расстрелянных и грузить в машины. Мы брали охапками груду разного белья, одежды, обуви и подносили к заднему борту машин. Сначала нас заставили погрузить в первую машину мужскую одежду, потом – во вторую – одежду женщин и детей.

На всем южном пригорке валялись горы пустых маленьких гильз от автоматов и больших – от винтовок и станковых пулеметов. Общая братская могила – яма – была заполнена голыми человеческими телами. Сверху немцы засыпали котлован каким-то белым порошком, видимо известью.

Я взял одну из охапок мужской одежды, и она показалась что-то очень тяжелой для меня, голодного пацана. Я увидел, что несу большое зимнее пальто. Вдруг, когда стал подавать его наверх, мне в глаза бросилась из-под воротника показавшаяся очень знакомой медная (как мне казалось, золотая) цепочка-вешалка, пришитая за оба конца. Я опешил и все вспомнил.

У нас при школе было несколько уютных домиков для учителей. С Аркадием Зырянкиным – моим ровесником и сыном одного из этих учителей – мы дружили. Несколько раз я бывал у Аркадия и видел вешалку у входной двери, направо, где висело большое зимнее пальто на медной (или золотой) вешалке-цепочке.

Вот как распорядилась судьба! Отец Аркадия расстрелян, а я несу и гружу в машину его пальто! Я даже замешкался, подавая его в машину, – у меня руки как-то опустились, а мой напарник закричал сверху: «Ну что ж ты там, Костик?!» Я подал пальто наверх, но и его, и цепочку запомнил на всю свою жизнь.

Уже будучи студентом Московского железнодорожного института, я как-то оказался в Москве у станции метро «Сокол». Мы – я и дядя по отцовской линии – поздно возвращались к нему на квартиру на улицу Сретенка. Медленно шли по какой-то широкой улице и вдруг увидели шедшего нам навстречу моего друга Аркадия с девушкой. Встреча была настолько необычной, что я не поверил глазам. Но, чтобы проверить себя, когда мы уже разошлись, я крикнул: «Аркадий!» Он остановился, затем подошел к нам. Поздоровались, обменялись несколькими фразами о нашем детстве. Я сразу вспомнил цепочку-вешалку на пальто его расстрелянного отца и хотел ему обо всем рассказать. Но Аркадий нервничал и все посматривал назад, на свою девушку, которая одиноко стояла на тротуаре. Я понял, что не стоит ничего рассказывать и портить ему хорошее настроение. Мы распрощались и разошлись в разные стороны. Так я никогда больше его и не встретил за всю свою жизнь. Но свисающую мне в глаза медную цепочку помню до сих пор.

…И хотя летом дни длинные, этот день за Кукиной горой подходил к концу. Полицаи нас торопили. Мужики с лопатами работали изо всех сил, но как-то у них постоянно не хватало земли, чтобы засыпать этот страшный котлован-могилу. Мы погрузили все кучки одежды в автомашины, полицаи махнули рукой шоферам, взревели моторы, и машины уехали на Касплю. «Век! По домам, пацаны! Да смотрите, не болтайте дома, что здесь видели, что здесь делали», – рявкнул один из полицаев и прогнал нас. Я помчался домой, не чуя под собой ног. Мама предложила мне поужинать, но я бухнулся на свою кровать и уснул, уставший от всего пережитого за этот ясный и теплый летний день 1942 года.

Проснувшись назавтра, я чувствовал себя так плохо, что мать стала меня лечить, приговаривая, что я заболел от всего пережитого вчера, что эти переживания не для моего возраста. Так прошло с неделю. Мы боялись всех, кто шел по тропинке от улицы к нашей хате.

Вскоре мать приняла решение отнести найденного ребенка в деревню Горбуны, в 5 километрах от Каспли. Там у нее жила старая добрая тетка – родня нашего отца. Мы, дети, всегда были рады ее приходу, немудреным гостинцам и звали бабой Марьей. Вдруг эта старушка сама, по каким-то своим делам, оказалась в Каспле и, конечно, зашла к нам. Они долго совещались с матерью, потом баба Марья решила, что возьмет мальчика, спрячет под широкой кофтой и унесет от нас: «А то ты, Фруза, и сама погибнешь, и всех детей твоих немцы перестреляют, если какой-нибудь мерзавец донесет им!»

Мать накормила ребенка, дала с собой бутылочку с соской, долго привязывала мальчика к кофте, и бабушка Марья ушла. Позже мы узнали, что она успешно дошла до своего дома и ребенок жил у нее около месяца. Затем она переправила его своей родне в деревню Ходыки Касплянского района (это в самой глуши), где никогда не были немцы. О дальнейшей судьбе мальчика ничего не было известно. И лишь после войны мать прослышала, что он был передан еврейским семьям, проживающим в районе станции Рудня. Там до войны обитала большая колония евреев, если так ее можно назвать, и после войны она восстановилась. Кстати, в районе Рудни проживал и Герой

Советского Союза Егоров, водрузивший вместе с Кантария знамя Победы над Рейхстагом.

…Я сел и стал смотреть за реку на центр Каспли. Вдруг увидел, как от военной комендатуры отъехала автоколонна больших грузовых машин с брезентовым верхом. Вспомнив вчерашнее, я понял, что это отбывал из Каспли в Смоленск карательный отряд, расстрелявший на нашей Кукиной горе 157 касплян. Даже посчитал машины: их прошло 12 больших, а между ними – 2 большие легковые, видимо с офицерами карательного отряда. «Вот когда бы нашим партизанам устроить засаду на Пуще да уничтожить всех этих зверей-карателей в белых мундирах!» – подумал я.