Array Коллектив авторов - Дети войны. Народная книга памяти

Когда я скатился с камня, сам встать не смог. Ребятишки побежали к маме, крича: «Тетя Фруза, твоего Костика убил в кино милиционер!» Мать, в чем была, прибежала к крыльцу клуба и ужаснулась: изо рта у меня шла кровь, я не мог ни встать, ни идти. Она завыла во весь голос, стала звать на помощь. Двое парней подхватили меня под мышки и, благо дом был близко, принесли домой. Утром мать побежала в больницу, привела доктора Зуева Федора Тимофеевича, который осмотрел меня и предположил, что отбита правая почка: «В больницу, Фруза, в Смоленск его надо свезти! А на этого держиморду Чернышева пиши бумагу в милицию – может, чем помогут».

Мать погоревала, поплакала, поругала меня, но ни на второй, ни на третий день в больницу не повезла – не на чем и не на что. Так в 13 лет я оказался с отбитой почкой. Два месяца лежал в постели, харкал и мочился кровью да проклинал своего врага лейтенанта советской милиции Чернышева. Это было в 1943 году, в год освобождения Смоленщины от немецко-фашистского ига.

В полях остались сотни тысяч снарядов и мин. На них взрывались десятки пацанов. По Каспле прокатились эти взрывы как какое-то поветрие. Буквально каждые две-три недели по два-три пацана взрывались, разряжая эти смертоносные штучки.

В полях остались сотни тысяч снарядов и мин. На них взрывались десятки пацанов. По Каспле прокатились эти взрывы как какое-то поветрие. Буквально каждые две-три недели по два-три пацана взрывались, разряжая эти смертоносные штучки.

Старший брат Виктор, 1926 г. р., служил в армии танкистом и проезжал на фронт через Смоленск. Мы не виделись лет 10. Он прислал письмо и позвал в город, чтобы встретиться. Мы втроем – я, мама и сестра Тоня – пошли в Смоленск пешком. Пришли и увидели весь город в руинах. С трудом нашли около вокзала место и улеглись отдохнуть после 45-километрового пути. И вдруг мать чисто случайно говорит: «Дети, смотрите-ка, вон идут солдатики точно в таких шапках, как сын на фото». Солдаты услышали и подошли к нам. Мы узнали друг друга – радости не было предела. Потом на попутной машине поехали в Касплю. Дома – встречи, бесконечные разговоры. Двое суток, на которые брат с товарищем были отпущены в увольнение из части, пролетели как один час.

Брат К. П. Исаченкова, Виктор Павлович Исаченков. Бывший механик-водитель танка Т-34

С тоской мы пошли провожать брата и его товарища на станцию Лелеквинская. А часть их уже ушла в Витебск, и брат как бы оказался в просрочке. Отправив его, мы, понурые, вернулись в Касплю. Позже брат писал, что ему здорово влетело за просрочку двух дней (законы-то в армии были строгие). Его из механика-водителя танка в Польше разжаловали в рядовые автоматчики, в пехоту. Вот как дорого обошлась эта встреча! Потом он отлично воевал и войну закончил в Берлине. Только обидно было, что под конец войны был тяжело ранен в ногу.

В войну связь Каспли со Смоленском была только по железной дороге, до которой надо было пройти 19 км по лугам, а главное – лесом, где пошаливали бандиты. И один солдат, шедший этим путем, был убит. Он был сыном женщины, жившей против милиции. Его тело случайно нашли в лесу, и вся Каспля похоронила героя, шедшего домой в увольнение за хорошую службу и погибшего уже дома от рук бандитов. Горе матери было безмерным! Ведь второй, младший ее сын, который сидел со мной на одной парте и которого за большую голову звали Вовка Кумпол, погиб, разряжая крупнокалиберный снаряд.

Хотелось бы вспомнить и самое позорное, что осталось от войны после освобождения, – это пахота земли женщинами. Лошадей в колхозе почти не было, а осенняя страда не ждет! Эта картина была ужаснее, чем репинская «Бурлаки на Волге». Крик, ругань, бесконечные остановки делали эту пахоту нечеловеческим трудом.

Хотелось бы вспомнить и самое позорное, что осталось от войны после освобождения, – это пахота земли женщинами. Лошадей в колхозе почти не было, а осенняя страда не ждет! Поэтому приходилось председателю колхоза снаряжать группы по 10–12 женщин для вспашки земли. Делалась специальная ременная или веревочная сбруя, в нее впрягались женщины, на плуг ставился очень высокого класса пахарь, так как чуть глубже плуг пустишь – пахота застревает, высоко поднимешь – что толку сорняки сшибать! Эта картина была ужаснее, чем репинская «Бурлаки на Волге». Крик, ругань, бесконечные остановки делали эту пахоту нечеловеческим трудом. Но это ведь было в годы войны, я сам это наблюдал с тоской.

В один из дней к нам в хату заявился бравый советский солдат-автоматчик, а с ним наш отчим Тарас Сергеевич – исхудавший, раненный в левое плечо, с рукой на перевязи. Автоматчик был строг и суров. Прямо с порога он заявил перепуганной матери, что привел дезертира. «Пускай посидит дома, никуда не ходит. А я пойду в органы выправлять его документы».

Мы окружили отчима, а он рассказал свою горькую историю. Когда освободили Касплю, всех мужчин мобилизовали в армию, и его в том числе, несмотря на документы и состояние здоровья. Всех доставили в Витебск, обмундировали и дали оружие. Тарас Сергеевич из-за своего роста и силы попал в противотанковую роту. Ему дали большущее 4-метровое, не меньше, ружье и стали обучать стрельбе. Тарас Сергеевич, отличавшийся покладистым характером и прилежностью, сначала все приказы командира исполнял как надо. Но командир все равно был недоволен, ругал Тараса, кричал на него и звал симулянтом.

Провозившись с этим громадным ружьем с неделю, Тарас Сергеевич так и не смог его освоить и научиться стрелять в движущийся макет. Тарас Сергеевич терял терпение, но еще больше буйствовал, кричал, грозил «застрелю» его командир. Дело кончилось плачевно.

Однажды Тарас Сергеевич возился с ружьем, и, как всегда, все валилось из рук, у него начались сильные головные боли. Односельчане, видя это, посоветовали оставить Тараса в покое, дать ему простую винтовку да пару гранат – он тогда и пользу принесет, как все солдаты. Но капитан был настырный, сельчан не послушал и продолжал «учить» отчима стрелять. Тогда у Тараса лопнуло терпение, он схватил эту огромную металлическую «трубу» (ружье) и, как оглоблей, стал махать ею. Многие попали под его удар, и даже сам командир. Когда люди попадали, Тарас бросил эту «трубу» в палатку и побежал. Командир выхватил пистолет и стал стрелять. Одна пуля угодила отчиму в плечо, его связали, сделали перевязку в госпитале. И стали думать – сразу же расстрелять, как настаивал капитан, или отвезти домой и там (если не подтвердят, что он болен) расстрелять как изменника Родины.

Долго сопровождающий конвоир-автоматчик обивал пороги касплянских учреждений, милиции, райвоенкомата, больницы, райисполкома, все обошел, собрал пачку бумаг и к вечеру явился к нам домой. «Ну, Тарас Сергеевич, счастлив твой Бог дважды! Один раз, что тебя сразу не пристрелил командир. И второй – что тебя тут каждая собака знает. Вот, надавали мне оправдательных справок, что ты освобожден подчистую. Так что, Ефросинья Трофимовна, дай мне поужинать. Переночую у вас, а завтра подамся в часть. А ты, Тарас Сергеевич, сиди дома да своих детей расти, отвоевался уже!»