Array Коллектив авторов - Дети войны. Народная книга памяти

Внутри барака – сплошные нары. Мне досталось место на самом верху. Соседями оказались муж и жена (их там держали уже неделю). Утром к дверям привозили бочку с горячей баландой из гречишной шелухи, в которой изредка попадалась чечевица, жидкой и совсем несолёной. Вторая бочка – для пленных солдат. Пол-литровый ковш на человека – и всё!

Мёртвых вывозили каждое утро и не закапывали, а кидали в заснеженный овраг. У меня появились вши, так что расчёсывала голову до крови, и соседи по нарам тоже чесались и кляли войну и немцев.

Соседке по нарам тёте Марусе было лет сорок, а её мужу 51. Они спросили, есть ли у меня родные, и я сказала: «Умерли». На второй день тётя Маруся сказала: «Нина, завтра нас погонят на окопы. Ты не говори, что тебе 12 лет, а скажи, что 15, а то немцы детей и стариков не жалуют, им нужна рабочая сила.

И держись нас с Фёдором».

Соседке по нарам тёте Марусе было лет сорок, а её мужу 51. Они спросили, есть ли у меня родные, и я сказала: «Умерли». На второй день тётя Маруся сказала: «Нина, завтра нас погонят на окопы. Ты не говори, что тебе 12 лет, а скажи, что 15, а то немцы детей и стариков не жалуют, им нужна рабочая сила. И держись нас с Фёдором».

Так я с ними и была. Два дня нас гоняли на окопы, а потом, едва рассвело, выгнали на мороз. Было так холодно, что удивляюсь, как я выжила. Видно,

Бог хранил… Пригнали нас с собаками к какому-то разъезду, где стояли товарные вагоны. Тех, кто не хотел подчиняться, загоняли внутрь прикладами. Нам выдали по булке хлеба (он был с мякиной пополам) и по маленькой баночке кильки в томате. Предупредили, что это нам на пять дней, а горячую воду будут давать раз в сутки где будет можно, и сказали, что нас везут «в культурную зажиточную Германию».

Ехали мы долго, пропускали вперёд военные эшелоны. Мы проезжали разбитые города, сожжённые деревни, виселицы… Наконец кто-то сказал:

Русские, украинцы, белорусы, прибалты, чехи, поляки, югославы, сербы, итальянцы. Столько разных языков, но мы понимали друг друга. Ночевали мы под открытым небом, прижавшись друг к другу, как овцы, чтобы было теплее.

«Польша!» И все кинулись к маленькому зарешеченному окошку. В Польше тоже было всё изувечено, а когда подъехали к Варшаве, это был мёртвый город. Дома с выбитыми окнами, не было и крыш, только торчали чёрные трубы… Мы остановились на возвышенности, откуда хорошо было видно Варшаву, и поехали дальше, в Познань. Там нас высадили и повели в баню, которая находилась рядом. Остригли нас наголо (у всех были вши), дали чёрного жидкого мыла с какой-то вонючей отравой, а вещи наши – в прожарку на кольца. Мы оделись, и нас загнали обратно в вагоны, они были уже подметены и сбрызнуты какой-то вонючей водой.

После бани мы сразу замёрзли, но эшелон стоял долго, пока не вымыли все вагоны. Ехали мы долго, не знаю точно сколько, но погрузили нас в вагоны в феврале, а в Германию мы приехали уже в марте, и было тепло.

Нас высадили и погнали по центральной дороге строем по шесть человек в Бреслау. Навстречу шли гражданские немцы, ругали нас (швайн!) и плевались. Немецкие солдаты с овчарками привели нас на огромный огороженный двор. За нами закрыли ворота. Каких национальностей там только не было: русские, украинцы, белорусы, прибалты, чехи, поляки, югославы, сербы, итальянцы. Столько разных языков, но мы понимали друг друга. Нам дали по черпаку (грамм по триста) перлового супа. Ночевали мы под открытым небом, прижавшись друг к другу, как овцы, чтобы было теплее. А утром пришли гражданские немцы, выбирали себе на работу людей покрепче. (Немкам, у которых мужья воевали на фронте, давали по три человека.) В работники уводили и уводили.

К вечеру осталось 23 человека. Кто-то сказал: «Ну вот, в России не убили, так здесь в печи сожгут». На третий день нас осталось только девять, все русские: я, хромой дядя Фёдор с тётей Марусей и семья – муж с женой (она сильно кашляла) и четверо детей. Старший, Володя, ему было 15, весь трясся, Илье было 13 лет, Павлику – 10 и Наде – 6. Но вот к вечеру пришёл лесник и забрал оставшихся. На нём был зелёный лесничий костюм и зелёная шляпа с пером, на боку – длинная цепочка. Он был седой, полный, лет шестидесяти. Характер у него был нервный: не знаешь что ожидать.

Мы приехали в деревню Лангомарк, там нас накормили. Две немки принесли ведёрную кастрюлю баланды из какой-то испорченной капусты, в ней было немного начищенной картошки, перловки и рыбных голов, но мы всё съели. Нас закрыли на ночь на замок, а утром повели в другую деревню, вернее, хутор. Там было два больших сарая овец, кормили их немцы, и было там пять домов, где жили бауэры, и длинный барак, разделённый на квартиры, – в нём жили бедные немцы, работавшие в поле. Земля и лес, где нам предстояло работать, принадлежали бауэру, нашему хозяину, а наш лесник Шрайбер подчинялся ему. У бауэра было пять хуторов, овцы, свиньи, коровы, кони и птицы.

Нас поселили на хуторе в маленьком сарайчике, внутри него – нары из новых досок, стола не было, в углу параша – и всё. Сразу было видно, до нас там никто не жил. Хутор назывался Берхерберг.

Вскоре к нам приехал полицейский, привёз кусок материи, на которой были напечатаны знаки ОСТ. Он разрезал его, выдал нам по тряпочке и сказал пришить на грудь на левой стороне так, чтобы было видно, и ни в коем случае не загораживать («иначе будете наказаны»).

Вскоре к нам приехал полицейский, привёз кусок материи, на которой были напечатаны знаки ОСТ. Он разрезал его, выдал нам по тряпочке и сказал пришить на грудь на левой стороне так, чтобы было видно, и ни в коем случае не загораживать («иначе будете наказаны»). Ещё нам выдали ботинки на деревянной подошве. А большинство дорог там в деревнях из булыжника, и стук ботинок был слышен далеко.

Так мы и начали работать в лесу…

…У Шрайбера был ученик, парнишка лет семнадцати, он нас водил в лес. Ехал он на велосипеде с охотничьим ружьём и с собакой, ехал медленно и покрикивал на нас: «Люсь, люсь, швайн! Шнель», – а мы шли следом.

Он приводил нас в лес и передавал немцу, а сам уезжал и вечером снова приезжал за нами.

В лесу немец намечал дерево, мужчины пилили его, а мы обрубали сучья, ошкуривали, распиливали на метровые поленья и выносили на дорогу для транспорта. Затем подбирали кору, крупные сучки, ещё раз обрубали и относили на дрова, а «мелочь» и хвою – в кучу и жгли, чтобы в лесу не оставалось никакого мусора.

Леса там маленькие, дорог в лесу много, есть даже беседки – отдохнуть во время прогулки. Спиливали мы сосны. Лес в основном хвойный, а когда встречала берёзку, обнимала и, когда никто не видел, плакала, потому что у нас за домом росла берёза, и я сильно тосковала по дому.

Сажали лес весной и осенью. А ещё осенью мы собирали картошку. Впереди шёл конь, вместо плуга – вертушечка с крылышками, она выбрасывала всю картошку наверх, и мы следом собирали её.