Array Коллектив авторов - Дети войны. Народная книга памяти

Помню, госпиталь дислоцировался в Тихвине Ленинградской области. Бомбили нас немцы жестоко и днем и ночью. От взрывов фугасов вылетали окна и двери. Раненые при этом паниковали, кричали, пытались бежать, ползти – спасаться… Все это представляло страшную картину. Отец нередко при обходе палат во время бомбежек брал меня с собой. Присутствие мальчишки, видимо, дисциплинировало и успокаивающе действовало на раненых. Мне было очень страшно, но я чувствовал крепкую ладонь отца и даже пытался петь популярную тогда песню «Гибель „Варяга“».

Отец нередко при обходе палат во время бомбежек брал меня с собой. Присутствие мальчишки, видимо, дисциплинировало и успокаивающе действовало на раненых. Мне было очень страшно, но я чувствовал крепкую ладонь отца и даже пытался петь популярную тогда песню «Гибель „Варяга“».

У меня был приятель Генка – мой ровесник из местных жителей. Во время ночных бомбежек мы с ним не прятались в бомбоубежище, а убегали в огород, бросались в междурядье капусты и оттуда наблюдали, как лучи прожекторов ловят в черном небе вражеские самолеты. И когда в скрещении лучей появлялся вражеский самолет, кричали: «Огонь!» Мы представляли, что руководим зенитной батареей. Однажды мы «попали»: гитлеровский стервятник вспыхнул и, оставляя огненный шлейф, повалился в ближайший лес. От восторга мы орали как сумасшедшие.

Помню страшную бомбежку тихвинской железнодорожной станции, по соседству с которой размещался госпиталь. Тогда на путях были взорваны скопившиеся железнодорожные составы с боеприпасами, ранеными и беженцами из блокадного Ленинграда.

Весной 1944 года госпиталь передислоцировался из Тихвина в Лугу Ленинградской области. Путь лежал через Ленинград, только что освободившийся от блокады. Запомнились закопченные стены, голые проемы окон, завалы и противотанковые надолбы на перекрестках, серые, изможденные голодом лица людей.

Бои тогда шли за освобождение Пскова. Поступал большой поток раненых. Чтобы их принять, госпиталю надо было подготовить помещение. В Луге это была бывшая школа, которую немцы приспособили под конюшню. Казалось невозможным очистить ее от грязи, навоза, мусора и превратить в стерильно чистое помещение, где разместились бы и хирургическое отделение, и перевязочная, и палаты для раненых. За трое суток это было сделано. Люди валились с ног от усталости.

Из-под Пскова поступали обгоревшие танкисты. Их было так много, что хирурги не выходили из операционной сутками.

Однажды через окно увидел в пустом дворике странную фигуру. Это был высокий человек, ссутулившийся под накидкой из клетчатого одеяла. Незнакомец наклонился, чтобы открыть дверцу хозяйственной постройки, и я увидел показавшиеся из-под накидки сапоги… Примчавшись в военную комендатуру, я сообщил об увиденном. Комендантский взвод обнаружил в погребе группу спрятавшихся гитлеровцев.

Видел я разрушенную Варшаву, но запомнился мне пограничный немецкий город Бромберг. Чистенький, уютный и совершенно целый. Немцы оставили его без боя. Дома были брошены. Меня интересовали красочные иллюстрации в книгах и журналах, которые я находил в пустующих квартирах. Я с удовольствием их рассматривал и однажды за этим занятием через окно увидел в пустом дворике странную фигуру. Это был высокий человек, ссутулившийся под накидкой из клетчатого одеяла. Незнакомец наклонился, чтобы открыть дверцу хозяйственной постройки, и я увидел показавшиеся из-под накидки сапоги… Примчавшись в военную комендатуру, я сообщил об увиденном. Комендантский взвод обнаружил в погребе группу спрятавшихся гитлеровцев.

Сергей Пятовский

Однажды ночью я проснулся от грохота залпов расположенной неподалеку зенитной батареи. Слышалась беспорядочная стрельба. Прямо под окном кто-то палил из пистолета. Выскочив на крыльцо, я увидел наших офицеров и солдат. Многие были полуодеты. Они стреляли в небо, кричали и обнимались. Так в госпиталь пришла весть о Победе.

В обгоревшем Рейхстаге я поднялся в рыцарский зал и там, послюнявив химический карандаш, написал на стене: «Сережа из Курска. 10 лет».

Утром следующего дня состоялся митинг. Начальник госпиталя поздравил всех с долгожданным праздником. Выступил отец. Люди обнимались и целовали друг друга. У многих на глазах были слезы.

В мае с офицерами госпиталя я побывал в Берлине. Германская столица была сильно разрушена. На площадях и улицах – нагромождения из разбитой военной техники. На ступенях метро плещется вода. Бранденбургские ворота «изранены» снарядами. В обгоревшем Рейхстаге я поднялся в рыцарский зал и там, послюнявив химический карандаш, написал на стене: «Сережа из Курска. 10 лет».

Воспитанник полевого госпиталя № 3564.

После освобождения Воронежа 60-й армией от оккупации госпиталь готовился в путь – путь лежал в сторону Курска. В полевом госпитале была своя библиотека. В ней было немногим более двухсот книг: потрепанных, обгоревших, порой без обложек. Большая их часть была собрана работниками госпиталя в местах, где хозяйничали оккупанты. Библиотекой ведала Зина Болдырева. Это занятие девушке было не по душе. Она хотела быть медсестрой. Вот её-то я и заменил. Не все больные могли читать самостоятельно – мешали раны.

А потом произошла радостная встреча. Как-то майским днем ехал с завхозом госпиталя на грузовой машине. Они только что получили постельное белье и другие вещи и возвращались обратно. Я ехал в кузове на тюках. Ехали медленно, часто останавливались. Впереди вереницей шли машины. Беспрерывным потоком шли они навстречу. «Васька!» – вдруг раздалось с одной из поравнявшихся встречных машин с бойцами. Вглядевшись в махавшего рукой солдата, я узнал в нем родного брата Тихона.

«Жди меня в 177-м запасном», – успел прокричать брат. В этот же день я бросился искать полк, в котором служил брат. Нашел его быстро. Он стоял в городе. Быстро пролетели часы встречи, первой и последней. Когда я пришел на следующий день, то ни полка, ни брата уже не застал на месте. Их, оказывается, ночью срочно отправили на фронт. Лишь много лет спустя я узнал, что Тихон погиб в 1943 году на Курской дуге.

Следом за фронтом двигался и наш госпиталь. На одном месте долго не задерживался. И я снова укладывал свои книги в ящики. Их количество заметно возросло, я собирал их в освобожденных поселках и городах, в разграбленных и разрушенных библиотеках. Приводил их в порядок: подклеивал листы, ремонтировал обложки.