Array Коллектив авторов - Дети войны. Народная книга памяти

Следующий урок был английский и немецкий в одном классе. Две колонны парт «англичан», две – «немцев». Вошли две учительницы, начался урок и одновременно налет. Из-за грохота не было слышно обеих учительниц.

Через дорогу от школы был магазин, там очередь за хлебом, и в середину толпы упала бомба. Со стороны улицы взрывной волной были выбиты щиты нашего подвала. Осколки, камни, пыль, грязь – все полетело в класс, мы сели под парты, обе учительницы упали на пол. Наша Александра Григорьевна поднялась сама. Вторая учительница продолжала лежать. Ее подняли, дали воды. Мы всем классом побежали на улицу в надежде помочь пострадавшим. Все эти месяцы мы видели много раненых, искалеченных, убитых. Но такое зрелище предстало впервые – помогать было некому. Даже рядом растущие деревья были в крови. На ветках что-то повисло, на асфальте лежало, текло. Кто-то крикнул, что и напротив почты в дом угодила такая же тонная бомба. Все помчались туда. Я рядом жила, поэтому бежала первая. Дом был не мой – 36-й. Его разнесло до основания вместе с подвалом-убежищем.

За день щиты восстановили, электроэнергию починили, в классах навели порядок. Нам тогда было по 13–15 лет, и все воспринималось по максимуму. Утром пришли в школу такие же возбужденные. В один день на детскую психику такая огромная нагрузка. Всем было не по себе. В класс первой вошла наша «Тыча». Все «англичане» встали, следом «немка», ее ученики продолжали сидеть, не ответив на приветствие. Учительница возмутилась, начала их ругать по-немецки. По всей вероятности, и у нас нервы после вчерашнего были на пределе.

Мы стоим, они сидят. Мы слышим непонятную и ненавистную немецкую речь, вдруг клич: «Бей немцев!» Все «англичане» сорвались со своих мест, ринулись бить своих же товарищей, так сказать «немцев». Что могли сделать с этой буйной ватагой две слабые женщины-учительницы? Они начали кричать: «Помогите!» Из соседнего класса прибежали старшеклассники и тоже вступили в драку, пытаясь нас разнять. Кто-то выключил свет, все сели на свои места. Включили электричество, картина была неприглядная.

Пришла директор школы Лидия Владимировна Ткаченко. Всех выгнали из здания, на второй день мы помирились с «немцами» около школы и все вместе вошли в класс. А в классе сидели фронтовики: два офицера и три матроса. Начался разговор о нашем недостойном поведении. Они говорили, что их отозвали из окопов, там их товарищи сейчас, защищая нас, гибнут, а они прибыли нас усмирять. Рассказывали, как 17 декабря, когда начался второй штурм и превосходящие силы противника прорвали нашу оборону на Мекензиевых горах, они в решающий момент надели бескозырки, сняв каски, и пошли в рукопашный бой. Немцы отступили с большими потерями. Эсэсовцам, которые у своих солдат отобрали шинели, некому было их вернуть. Наши гости были с гитарой и спели нам гимн морской пехоты – помню его до сих пор.

Мы были очень благодарны Лидии Владимировне, что она нас не выгнала никуда, как обещала вчера.

Совместных уроков английского и немецкого больше не было. Расписание изменили. На немецком мы шли на 54-й завод делать деревянные коробочки для противопехотных мин. К нашему приходу на железном столе лежали заготовки, гвоздики и молотки. Сначала больше били по пальцам, но вскорости научились и оставляли целую гору коробочек, которые отправляли в штольни, где их начиняли взрывчаткой и соединительным шнуром.

Убежища на заводе не было, поэтому при близкой бомбежке нужно было влезать под стол. Под ним пытались быть бесстрашными храбрецами, но сердце не раз уходило в пятки. Долго бегали в школу – до 1 мая. Перед ним объявили, что, согласно указу из Москвы, осажденные города экзаменов не сдают. Мы ликовали, безмерно были счастливы, что живем в осажденном городе. В дневниках за подписью директора школы № 2 Ткаченко сделали запись: «Переведена в восьмой класс». Нас отпустили на каникулы.

Нашу семью война застала в Балаклаве. Отец работал водителем в водолазной школе ЭПРОН, мама инспектором в райисполкоме.

Мой папа – Михаил Михайлович, мама – Александра Николаевна, а также трехлетний брат Валентин и я жили в Балаклаве. В начале войны отец был призван в армию и первые годы служил в 61-м зенитно-артиллерийском полку, который участвовал в обороне Севастополя. Тогда же – в июне 1941 года – мы переехали в Севастополь, где жили в доме по улице Большая Морская, рядом с главпочтамтом. Дом был двухэтажный, с большой деревянной верандой и подвалом, в который мы прятались при налетах немецких самолетов. Взрослые по графику несли дежурства на крышах домов, тушили зажигательные бомбы.

Однажды при налете бомба попала в наш дом. Была разрушена веранда с лестницей и часть дома. Нас в подвале откопали, но попасть в квартиру мы уже не смогли.

Однажды при налете бомба попала в наш дом. Была разрушена веранда с лестницей и часть дома. Нас в подвале откопали, но попасть в квартиру мы уже не смогли. Жильцы где-то раздобыли пожарную лестницу, и по ней поднялись на второй этаж, забрали некоторые вещи и еду. Так мы остались без крыши над головой и начали скитаться по уцелевшим подвалам, часто находили укрытие в соборе через дорогу от нашего бывшего дома.

Участились налеты на город, самолеты роем кружили в небе. Это было что-то ужасное, одни самолеты улетали, и тут же на их место прилетали другие. Бомбы сыпались на нас беспрерывно, как листья с деревьев, а после налета на этих обгорелых деревьях висели части человеческих тел, их внутренности… Но город жил, и оставшиеся в живых люди в небольшие промежутки между бомбежками вылезали из укрытий, разбирали завалы, бродили в поисках еды, так как дети все время просили кушать.

Однажды в наш окоп попал снаряд, но он не разорвался, а на наш вопрос, что это было, мама ответила: «Зайчик».

Тогда мама приняла решение и пошла с нами – двумя детьми шести и трех лет – на передовую в окопы, где она помогала раненым. Мы там питались и жили в окопе. Однажды в наш окоп попал снаряд, но он не разорвался, а на наш вопрос, что это было, мама ответила: «Зайчик».

Осажденный город жил единой семьей, помогая друг другу в минуты горя и отчаяния. Гражданское население помогало военным, а они по мере возможностей делились с населением продуктами, оказывали помощь в похоронах, в расчистке заваленных подвалов и других укрытий.

Когда армия отступила, мы и тяжелораненые военные остались в окопе. Когда пришли немцы, они на наших глазах расстреляли тяжелораненых бойцов, а нас вместе с другими жителями города собрали на привокзальной площади, где мы жили два месяца.

Когда армия отступила, мы и тяжелораненые военные остались в окопе.