Array Коллектив авторов - Дети войны. Народная книга памяти

Отъезд был назначен на первое августа. Рано утром мы явились к маминому учреждению, погрузили вещи в кузов полуторки, но тут маму позвали в здание – вместе с другими сотрудниками уничтожать секретные документы. Прошел час, другой, а полуторка все стояла. Наконец около одиннадцати, видимо, было получено распоряжение немедленно уезжать. Мама и ее коллеги торопливо забрались в кузов, и машина тут же рванулась с места. Ехали мы в Невинномысск, где нас ожидал эшелон.

Было очень тревожно. Фашисты приближались к Ставрополю и, как оказалось, на следующий день заняли его. Над нами уже шел воздушный бой – я видел, как гонялись друг за другом самолеты с красными звездами и черными крестами на крыльях. Время от времени сверху слышался треск пулеметных очередей – иногда они сбивали листья с придорожных деревьев совсем близко от нас. Вдоль дороги располагались войска.

Едва успели втащить в тамбур свои вещи, как эшелон тронулся. А через несколько минут станцию начали жестоко бомбить. Война преследовала нас по пятам.

Их казалось очень много – достаточно, чтобы задержать наступающих фашистов. Но взрослые понимали, что это не так, – потому и торопились уехать. Мы подкатили к железной дороге, что называется в последний момент, когда к вагонам, предназначенным для нашей отправки, уже цепляли паровоз. Едва успели втащить в тамбур свои вещи, как эшелон тронулся. А через несколько минут станцию начали жестоко бомбить.

Почти сразу же после отбытия нашего эшелона бомбили Минеральные Воды, Гудермес и еще какие-то станции, где у нас были остановки. Несколько дней мы провели в Кизляре – и каждую ночь воздушная тревога – немцы летали бомбить строящуюся железную дорогу на Астрахань. С тех пор мне всегда становится как-то не по себе, когда ночью слышу гул самолета.

Потом был берег Каспия и баржа, отправляемая за море. Трюм ее загрузили недосоленной рыбой с ближайшего рыбозавода, а мы расположились на палубе. Казалось, все тревоги и опасности позади, и ничего, кроме полчищ, комаров нам не грозит. Но ночью внезапно разразился шторм, как раз в то время, когда у буксировочного катера поломался мотор. Катер отошел в сторону, бросив баржу на произвол ветра и волн, грозивших перевернуть ее. Мы, дети, спокойно спали, а вот взрослые уже прощались с жизнью.

К счастью, мотор быстро починили, и мы кое-как дотащились до места, называвшегося Форт Шевченко. Кажется, именно там Тарас Григорьевич отбывал солдатскую службу. Трудно себе представить более безрадостное и гиблое место! Несколько домиков, чахлые акации перед ними. И море песка вокруг – на многие десятки километров. Питьевую воду добывали так: вкапывали посудину без дна и выгребали из нее песок, пока не добирались до тонкого слоя конденсировавшейся влаги, осторожно вычерпывали ее в другую посуду – уже с дном. Других источников водоснабжения не было.

Через какое-то время нас опять посадили на баржу и перевезли в Гурьев, где мы жили несколько дней на открытой танцплощадке в парке, – к счастью, была сухая погода. Начались болезни. Хорошо еще, что в нашей группе дело ограничилось поголовными приступами малярии, заработанной на каспийском берегу. А ведь нередко среди эвакуированных бывали случаи дизентерии, тифа, холеры.

Наконец, очередной эшелон привез нас в город Кзыл-Орду. Там были свои «радости»: полуголодное существование, сорокаградусные морозы при почти полном отсутствии теплой одежды, угрюмое недовольство местных жителей. Но что они значили по сравнению с пережитым в дороге, хотя нам еще на удивление везло! Сколько эшелонов попало под бомбежки на станциях, которые мы благополучно миновали. Сколько бомбежек и обстрелов с воздуха случалось в пути, когда в одночасье гибли сотни людей, когда в панике и суматохе родители теряли детей, а дети родителей! Да и мелкие суденышки, вынужденные пересекать разбушевавшийся Каспий, бывало, шли ко дну! А сколько умирало больных на пристанях и вокзалах или прямо в вагонах, без медикаментов и врачебной помощи… Вот такими они были счастливчиками, эти эвакуированные!

Ах, какая чудесная осень была в казахском городе Кзыл-Орда! К тому времени, когда нас, эвакуированных в 1942 году из Ставрополя, привезли туда, летняя жара уже кончилась. Ласковое солнце как бы вполнакала освещало тихие улицы с рядами деревьев. Особенно красивы были гигантские тополя, ронявшие свои резные ярко-желтые листья на мостовые и тротуары, от чего весь город тонул в золотистом сиянии. Мирная обстановка помогала отдохнуть от тревог и опасностей проделанного пути. Продуктов, сбереженных в дороге, до поры до времени хватало. Маму приняли на работу, я пошел учиться в четвертый класс. Где-то там, далеко, осталась война. А здесь жизнь казалась легкой и беззаботной.

Увы, такой была она недолго. Наступила зима – холодная и бесснежная. Запас продуктов кончился. Оставалось лишь немного риса, выданного нам по приезде, да несколько тыкв. Из них мы варили кашу – основную нашу еду. Ее дополняли скудные пайки хлеба по карточкам и один обед на двоих у мамы на службе. Зарплата у нее была мизерная, да и деньги ничего не стоили. Поэтому нас мучило постоянное чувство голода.

Но куда страшнее был жуткий холод – морозы доходили до 40 градусов, а теплых вещей у нас не было, поскольку уезжали из дома в разгар лета. Из какого-то старья мне сшили куртку и брюки, подбитые ватой, – они и спасали меня от обморожений. Подобную одежду носила и мама. Жили мы на квартире. Недовольная «уплотнением» хозяйка выделила беженцам проходную комнату без мебели, с дверью, открывавшейся прямо на улицу.

«Дома» мы старались бывать поменьше. После занятий в школе я шел к маме на работу и, сидя в уголке, учил уроки под косыми взглядами ее сослуживцев. Потом, съев в учрежденческой столовой один скудный обед, мы в рано наступавшей темноте шли восвояси. Кзыл-Орда – сравнительно небольшой город. Но мамина работа и наше жилье находились в разных его концах. Так что шагать приходилось порядочно. А если мороз, да жестокий ветер, пронизывающий до костей… Можно себе представить, какое это было удовольствие! А что ждало нас по приходе? Холодная комната, тусклый свет маленькой лампочки без абажура. И наша «кровать», устроенная из всякого тряпья прямо на полу…

И все же было в нашем путешествии нечто, позволявшее забыть холод и голод, неустроенность жилья и ночи на жестком ложе. Пройдя примерно полпути, мы приближались к старинному зданию с большими освещенными окнами. Их свет, мягко пробивавший темень пустой оледенелой улицы, манил еще издали, обещая радостную остановку в нелегком пути, счастливую паузу в нашем тоскливом «беженском» бытии. В здании находилась библиотека. Еще на подходе к ней я заглядывал в окна, и на душе теплело от увиденного там множества книг на полках.