Алан Гринспен - Карта и территория. Риск, человеческая природа и проблемы прогнозирования

Такая разновидность культуры, как популизм, особенно негативно влияет на экономический прогресс. В книге «Эпоха потрясений» я отмечаю, что экономические популисты прекрасно выражают недовольство проблемами, но неспособны предложить их конструктивное решение. И капитализм, и социализм четко определяют условия создания благосостояния и повышения уровня жизни. Популизм — нет. Это просто крик души.

Многие латиноамериканцы, как я могу судить по своему опыту, и в XXI в. продолжают во всем винить США. В частности, президент Венесуэлы Уго Чавес до последнего дня усердно подогревал антиамериканские настроения. Но культуры могут меняться, хотя и медленно. В Чили, Мексике и Перу мы не раз со времени окончания Второй мировой войны наблюдали провалы популистской политики. Но с тех пор экономики, управляемые в прошлом популистами, успешно адаптировали рыночные стратегии и, пусть с некоторыми шатаниями, сумели достичь значительного безынфляционного роста в последние годы.

Опыт послевоенной Аргентины был более отрезвляющим. Целый ряд неудавшихся экономических программ и периодов инфляции привели к экономической нестабильности. К 1991 г. ситуация стала настолько угрожающей, что новый президент Карлос Менем обратился к Доминго Кавальо, своему министру финансов, за советом. Опираясь на поддержку президента, Кавальо привязал песо к доллару один к одному. Это была крайне рискованная стратегия, которая могла провалиться в считаные часы, но смелость, с которой она проводилась и кажущаяся убежденность в ее правильности произвели впечатление на мировые финансовые рынки. Процентные ставки Аргентины резко упали, а инфляция снизилась практически с 20 000 % в год в марте 1990 г. до однозначного числа к концу 1991 г. Я был поражен и полон надежд.

Между тем, потенциал заимствований в долларах займов неумолимо сокращался по мере того, как глубоко укоренившаяся популистская политика поднимала голову. Центральный банк Аргентины в отчаянной попытке сохранить паритет доллар-песо, заимствовал доллары за границей, чтобы продавать их за песо. К концу 2001 г. сбылись самые пессимистичные прогнозы. Защищая остатки долларового резерва, центральный банк отказался от обмена доллара на песо один к одному на международных рынках. Песо рухнуло 7 января 2002 г., потянув за собой сокращение занятости и уровня жизни в Аргентине. К середине 2002 г. доллар стоил уже более трех песо. Масштабный дефолт по аргентинскому долгу положил начало взлету инфляции и процентных ставок. Но к моему великому удивлению, финансовое спокойствие восстановилось довольно быстро. Резкий спад курса песо стимулировал экспортные продажи и экономическую активность.

На мой взгляд, в этой истории замечательно не то, что аргентинские лидеры в 2001 г. оказались не в состоянии выдержать бюджетно-финансовую дисциплину, необходимую для сохранения привязки песо к доллару, а то, что они смогли пусть даже на время убедить население соблюдать такие ограничения, которых требовал искусственно поддерживаемый курс песо. Это со всей очевидностью была политика, нацеленная на смещение культурных ценностей, способное вернуть Аргентине то положение, которое она занимала перед Первой мировой войной. Но культурная инерция оказалась, как и во многих случаях прежде, слишком высоким барьером. Последствия этой истории для аргентинской экономической политики мы можем наблюдать и по сей день.

Как я говорил в главе 8, у стран, стремящихся к максимальному экономическому росту, не возникает сомнений в том, что для процветания требуются бережливость и осмотрительность (хотя одного этого и не достаточно). Пока часть производительного труда не будет перенаправляться с немедленного потребления на создание капитальных «средств производства», постоянное повышение уровня жизни не представляется возможным. С точки зрения экономиста, в демократических обществах это один из самых важных аспектов выбора. Как долго и в какой мере население может воздерживаться от немедленного потребления17? И действительно, последствия сделанного выбора можно наблюдать в последнее время на примере распределения норм сбережения в странах еврозоны. Меня не удивляет, что «расточительная» Греция находится внизу списка, а «бережливая» Австрия наверху.

Правда, надо понимать, что взаимосвязь между сбережениями и экономической результативностью имеет много нюансов. Например, в США одни из самых высоких показателей почасовой выработки и ВВП на душу населения среди развитых стран мира, а нормы сбережения за последние 40 лет в среднем примерно такие же, как в Португалии. В то же время нормы сбережения в Китае составляли 50 % в 2011 г., но большая часть сбережений вкладывалась в пустующие офисные небоскребы и в детища важных провинциальных лидеров, у которых нет долгосрочного будущего. Сложность связей между сбережениями и экономическим ростом хорошо прослеживается в примере 10.3. В верхней части расположены все крупнейшие «развитые страны», по определению Международного валютного фонда. Зависимость нормы их валовых национальных сбережений18 и реального ВВП на душу населения (по паритету покупательной способности) статистически значима19. В нижней части — развивающиеся страны, члены G20, которые не демонстрируют статистически значимой взаимосвязи ВВП на душу населения и нормы сбережения.

Только когда мы вводим в уравнение финансовую составляющую, связь между бережливостью и уровнем жизни становится очевидной. Как я отмечал в главе 5, целью финансового посредничества является облегчение процесса инвестирования сбережений (внутренних и заимствованных) в новейшие высокорентабельные технологии. Финансовая система США, несмотря на периодические кризисы, исторически доказала высокую эффективность с точки зрения максимизации использования накоплений для финансирования нашей уникальной структуры производства товаров и услуг. В целом у крупнейших развивающихся стран, присутствующих в примере 10.3, при нормах сбережения, близких к развитым странам, ВВП на душу населения варьирует от одной трети до одной второй от величины этого показателя в развитых странах20.

Если отвлечься от расчетливости и сбережений, то культура важна еще и для капиталовложений. Например, в США исторически сложилась культура принятия риска, которая стимулирует инновации и повышает эффективность использования наших ограниченных сбережений для превращения инноваций в прикладные технологии. Результат — высокопроизводительные капитальные активы. Теперь рассмотрим Китай. Несмотря на его движение в сторону капитализма, это государство с авторитарной политической системой, которая на практике подавляет идеи, не соответствующие «политически правильному» мышлению, т. е. взглядам китайских политических лидеров. Как я уже говорил, инновации, по определению, выходят за пределы традиционного мышления и потому потенциально угрожают политическому контролю Коммунистической партии. Как отмечалось ранее, по данным Thomson Reuters за 2013 г., из 100 наиболее инновационных компаний в мире 45 являлись американскими, а китайских не было ни одной . Таким образом, наличие сбережений — недостаточное условие получения высокого ВВП на душу населения.