Владимир Соловьев - Мы – русские! С нами Бог!

И дарованная в 1861 году свобода ничего по сути не изменила. Потому что свобода-то была, но уважение друг к другу так и не появилось. Да и свобода понималась довольно странно – никто ее в общем-то не хотел, и удовлетворения она никому не принесла. Складывался такой психологический тип человека, вечно недовольного всем, в том числе и своей жизнью, который находится всегда в плохом настроении и считает, что все вокруг ему должны. Не хочется думать, что этот настрой распространился на генетическом уровне на весь русский народ, но, по крайней мере, за границей можно почти безошибочно определить наших соотечественников по грустному выражению лица – в большинстве случаев выясняется, что ты угадал правильно. Это, конечно, крайне печально.

В связи с этим становится понятной еще одна вещь, о которой мы никогда не говорим. Одной из главных трагедий, которыми изобилует история русского народа, оказалась отмена крепостного права. Строго говоря, по степени трагичности это явление вплотную приближается к падению коммунизма в России – потому что свободу от помещичьего гнета, так же как и свободу от гнета большевиков, никто не выстрадал. За нее не воевали, не было восстания рабов, не было восстания демократического сообщества. Свобода была дана обществу, брошена, как собаке кость, потому и отношение к ней сложилось именно такое – как у собаки к кости. Поиграли и бросили. Мы не отстояли свою свободу, не заслужили, не приобрели с болью. Мы восприняли ее как чужую прихоть, блажь, и требовали себе за это каких-то непонятных бенефитов, дополнительных очков, вкусного биг-мака или какой-то другой жизни. Мы не хотели уходить из рабства, потому что страшно было брать на себя ответственность за собственную жизнь.

Ментальность, воспитанная тысячелетиями, была именно такой: «Заботься о нас, царь-батюшка! Заботься о нас, барин! Заботься, товарищ секретарь региональной партийной организации!» И никто не хотел оторваться от кормящей руки хозяина. Поэтому этот разрыв пуповины происходил с болью, а оторвавшиеся зачастую выглядели, вежливо говоря, не как выпавшие из гнезда птенцы, а как оголтелые, наглые вороны, считающие, что все вокруг им обязаны и что сами они вправе мстить за свое несчастливое детство. С этой частью нашей ментальности нам еще только предстоит расстаться. Ясно одно – не может русский народ получать что-то незаслуженно, невыстраданно. Как только он получает что-то в дар, он это не ценит и в конечном итоге разбивает или превращает – что еще страшнее – в уродливую пародию, раз за разом вырывая для себя новую яму рабства, потому что гораздо страшнее крепостного рабства было рабство коммунистическое.

Советское время тоже ни в коей мере не прибавило уважения к личности. Потому что о каком уважении к другому человеку может идти речь, когда ты идешь вешать своего барина и грабить его дом? Учитывая то, как в 20-е годы, во времена Гражданской войны, работал конвейер расстрелов, о каком уважении к жизни и собственности можно говорить? Дарованная свобода снова оказалась невостребованной. Мы не смогли ее оценить, как и все, что дается бесплатно. И результат очевиден. Люди озлобляются, ими руководит ненависть. И уж конечно они не становятся при этом ни свободнее, ни вежливее. Ведь вежливость – это всегда производная либо панического страха, либо хорошего воспитания. Воспитания в России не было, а вежливость заключалась в том, что, когда мимо проезжал барин, крестьянин должен был стоять, согнувшись пополам, и отбивать земные поклоны, держа шапку в руках. Нетрудно, пожалуй, представить, какими эпитетами вполголоса награждали своего хозяина мужики, застывшие в столь неловком положении.

Итак, Октябрьская социалистическая революция ни в коей мере не изжила вековую традицию неуважения. Разделив людей по классам и выделяя внутри классов определенные подгруппы, советская власть превращала людей в колесики и винтики общепролетарского дела. Уважение в подобной системе было не то чтобы противопоказано, но воспринималось как абсолютно лишний элемент, классовый пережиток. Удивительно, что еще сохранилась форма «вы» как вежливое обращение. Казалось, его навсегда вытеснит панибратское «ты», подкрепленное чудовищно неэстетичным пожиманием руки, которым, как правило, обменивались и мужчины, и женщины, – да и о каких тендерных различиях между «товарищами» может идти речь?

Уважение приходит от понимания человеком своего места в обществе и в повседневной жизни. К сожалению, оно не может возникнуть от того, что токарь пятого разряда Иванов выточил колоссальное количество деталей, навсегда перевыполнив план. Производственные успехи могут быть связаны с уважением лишь опосредованно. Уважение – это когда человек работает и знает, что он получит зарплату, когда он знает, что вечером он может спокойно пойти погулять по тихому и безопасному городу, а если, не дай бог, что случится – милиция его защитит. Уважение – это когда он ощущает, что не является рабом, а обменивает свои профессиональные знания и умения на достойный гонорар, обеспечивающий его существование. В самом деле, о каком уважении можно говорить, если человек за свою работу получает копейки? Проще говоря, уважение к самим себе и друг к другу возникает у людей, когда они знают, что их собственность защищена, что они востребованные профессионалы, что общество их ценит.

Грустно это признавать, но в России уважение испокон веков проявлялось к государству, а не к человеку. Человек всегда воспринимался как пушинка, соринка. Сегодня ты на царском троне, а завтра ты в остроге. Эту черту нам, конечно, придется изживать в себе еще долго и мучительно, но сделать это абсолютно необходимо.

Самый сложный вопрос, который мне задают, обычно звучит так: почему почти все хорошие люди – бедные, а у многих очень плохих людей такое сумасшедшее богатство? За что им привалило этакое счастье? Почти все философские системы предлагают нам довольно забавные объяснения, а некоторые из них утверждают следующее: чем выше, чище становится твоя душа, тем больше приходит материальных благ, которые заполняют высвободившееся пространство. Не знаю, так ли это. С одной стороны, исходя из таких воззрений у многих богатых людей начинается настоящее головокружение от собственного величия. Познакомившись с основами протестантской морали, они с радостью находят там некие постулаты, согласно которым получается, что, если они такие богатые, значит, они избраны Богом и Бог их любит. Они искренне начинают считать, что факт их несметного богатства сам по себе является признаком их высокого духовного развития и позволяет им судить обо всем, наивно полагая, что именно в этом и заключается протестантство. Они на полном серьезе объясняют свое богатство не собственной предприимчивостью, удачливостью, знанием людей и умением выбрать правильный момент времени, а тем, что они – богоизбранные, забывая о том, что богоизбранность не имеет прямого отношения к богатству, и что богатство нельзя рассматривать только как источник неограниченного потребления, поскольку это приводит к потере духовной составляющей. А богатство, рассматриваемое как средство для достижения праведных целей, для строительства монастырей, для помощи ближнему, как раз и дает возможность духовного роста.