Маруся Климова - Растоптанные цветы зла. Моя теория литературы

Все-таки наиболее гнусный способ жить за чужой счет – это такой, которого практически никто вокруг не видит. А для того чтобы незаметно примазаться к чужим достижениям и успехам, некоторые люди проявляют настоящие чудеса изобретательности. В последнее время все чаще стали появляться публикации, документальные фильмы и передачи, в которых как бы невзначай подкидывается мысль, что в 1941 году, в тот самый момент, когда немцы вплотную подошли к Москве, вокруг нее трижды облетел самолет с иконой Божьей матери на борту. Из чего столь же ненавязчиво делается вывод, что Москва была не сдана врагу вовсе не только благодаря героизму советских солдат, а еще и с помощью поддержки потусторонних сил в лице Девы Марии. Конечно, с учетом того, как коммунисты относились к религии, этот факт выглядит совершенно невероятным. Но даже если это правда, в 1941-м такой полет все равно никому из советских солдат остался бы неизвестен, то есть самой минимальной моральной поддержки он им и то оказать не мог. Зато теперь, по прошествии многих лет, православной церкви удалось неплохо погреть руки на чужом горе и героизме, задним числом приписав часть заслуг в победе на войне так называемому «богу». Получается, что одни мучились, жертвовали своей жизнью, замерзали в окопах, а тут самолет с какой-то дощечкой на борту просто облетел вокруг города три раза, и все!

На этом фоне и жирная баба-депутат с лейкой начинает казаться чрезвычайно скромным и безобидным существом. По-своему я даже завидую ее безмятежной уверенности в том, что Платон, Гегель, Кант, Маркс и писательницы вроде меня давно уже за нее додумали все самые сложные мысли о добре и нравственности. И ей самой теперь остается только прилежно выполнять наказы своих избирателей, да утрясать неувязки и противоречия в новых законах. На самом деле, мне бы тоже хотелось просто сидеть и сочинять романы, а на досуге поливать цветочки или же смотреть сериалы, ни о чем больше не заботясь и не забивая себе голову лишней чепухой. Наверное, было бы совсем неплохо, если бы население Земли состояло исключительно из профессионалов, где каждый бы отвечал за специально отведенную ему сферу.

В принципе, современное общество приблизительно к такому устройству и стремится! Физики занимаются изучением законов окружающего мира, а «лирики» сочиняют о нем стихи и песни. Наука, в свою очередь, делится на множество областей, сфер, подсфер, разделов и подразделов: кто-то изучает микромир и невидимые для глаза атомы, а кто-то – земную гравитацию и свойства разнообразных твердых тел, вроде шаров и резиновых шин. Ну а в литературе, соответственно, поэты сочиняют стихи, а прозаики – повести и рассказы. Не говоря уже о дальнейшем дроблении внутри литературы на всевозможные жанры: детективы, приключенческие романы, триллеры, стихи в рифму и без. И в каждом из этих жанров есть свои корифеи – точно так же, как и в любой из областей науки существуют общепризнанные авторитеты и специалисты.

Более того, подобное разделение труда не только не противоречит, но вполне соответствует гармоничным отношениям человека с природой. Всем известно, что посаженные в городе деревья, кустики и прочая растительность поглощает выделяемые заводами и автомобилями отходы в виде углекислого газа и других вредных и бесполезных веществ, а взамен производят столь необходимый для жизни людей кислород. Я слышала, что тополя, от которых весной и в начале лета повсюду бывает так много мерзкого белого пуха, который забивается в нос и глаза, и те, оказывается, как-то умудряются отсасывать из атмосферы излишки вредной для человека радиации. Поэтому, вероятно, люди их и терпят в городах. То есть разделение функций, возможно, вовсе не является порождением извращенного развития человечества, а изначально присуще всей природе. И широко распространенное представление о том, будто в каждом растении и живом существе заложен чуть ли не образ целого мира, скорее всего, тоже мало соответствует действительности. Лично я не сомневаюсь, что и всасывающие в себя радиацию тополя, и изнывающие от африканской жары жирафы не ощущают абсолютно никакой сверхъестественной связи с окружающим миром и ничуть не менее одиноки, чем современный человек.

Правда, в животном и растительном мире есть маленькие травинки и огромные дубы, крошечные комарики и увесистые бегемоты, а люди, занимающиеся совершенно разной по объему и масштабам деятельностью, все приблизительно одного роста и вообще слишком похожи друг на друга – по крайней мере, гораздо больше, чем кролики на слонов. Вот это, по-моему, и вносит в человеческую жизнь самую большую путаницу.

За что мне нравится Жан Жене? Хотя бы за то, что однажды во время совместного обеда в ресторане он стащил у Ба– тая рукопись, которую тот опрометчиво положил рядом с собой на столе. А что может быть дороже рукописи для писателя, особенно для такого, как Батай?! Когда я думаю об этом, то мое сердце замирает в сладкой истоме. Единственное, что меня слегка огорчает, то это сознание того, что Ба– тай наверняка должен был сделать копию своего «гениального творения». Но не стоит о грустном!..

Одна дама – большая поклонница таланта Жене – пригласила его к себе домой поужинать и подала к столу какой-то жалкий паштетик и шоколадный пудинг, в общем, все было очень-очень скромно. Жене же вел себя чрезвычайно чопорно и от угощений упорно отказывался. В результате баба не выдержала и спросила: «Разве вы больше не любите бедность?» – после этих слов Жене вскочил, в ярости опрокинул стол, начал крушить все вокруг и расфигачил к чертям всю ее посуду. Ну а другая тетка, тоже его страстная поклонница, как-то за ужином в кафе очень долго и подробно расспрашивала Жене, когда, как и почему он стал любить мужчин. Жене отвечал ей очень подробно и ласково, а ночью пошел и обворовал ее квартиру, обнес подчистую, не оставил даже трусов.

Когда Жене приехал в Лондон, какой-то местный журналист стал подробно описывать ему тяжелый быт английских стариков: какая у них маленькая пенсия, в какой нищете им приходится проводить остаток своих дней, позабытыми и позаброшенными, всеми покинутыми, никому на свете больше не нужными… Жене слушал очень внимательно, а потом вдруг произнес: «Мне очень нравятся англичане – они такие элегантные, стильные, так красиво одеваются, но лучше всего они умеют врать!»

А когда Жан Жене был еще никому не известным начинающим писателем, неоднократно арестовывался за бродяжничество, кражи, мошенничество и прочие преступления, он случайно познакомился с одной богатой дамой, которая прониклась к нему симпатией. Вообще Жене всегда умел очень красиво говорить, и многие женщины почти сразу начинали испытывать к нему материнские чувства. Из одежды на нем тогда был его единственный черный свитер с высоким воротом и черные штаны, которые он носил не снимая и даже спал в них. Баба пригласила его к себе в дом, накормила, напоила и отвела в ванную, чтобы он наконец-то получил возможность смыть с себя всю эту вонючую грязь, накопившуюся за долгие странствия. Она дала ему чистую одежду, чтобы он мог переодеться. Жене очень долго не выходил из ванной, и она подумала, что он так долго моется и решила его не беспокоить. В конце концов, она все-таки постучала в ванную, но ей никто не ответил, и она вдруг испугалась, что с ним что-нибудь случилось. Но когда она толкнула дверь, то обнаружила, что Жене в своем черном свитере и черных штанах сидит на полу и задумчиво пускает в ванной бумажные кораблики, а чистая одежда аккуратно сложена рядом с ним на полу.