Маруся Климова - Растоптанные цветы зла. Моя теория литературы

Тем не менее в Париже до сих пор нет ни одной мемориальной доски, посвященной Селину, а его дом в Медоне не получил статуса дома-музея, что позволило бы его вдове Люсетт Детуш добиться существенных налоговых льгот в оплате своего жилья. Помню, во время своего самого первого приезда в Париж я по наивности отправилась на поиски дома Селина на Монмартре, однако, поблуждав вокруг неоднократно описанного в его романах места, я так и не смогла достоверно убедиться, что вижу перед собой именно тот дом. Там, конечно же, не было никаких мемориальных досок, а бродившие вокруг бомжовского, точнее клошарского, вида личности только недоуменно пожимали плечами. Зато во время своих тщетных поисков я натолкнулась на мраморную дощечку с именем певицы Далиды, которая тоже некогда обитала в этом районе.

Впрочем, кажется, почти все, что я могла бы сказать теперь о Селине, было, вероятно, уже мной когда-либо сказано или же написано, так что к его очередному юбилею мне уже почти нечего добавить. Разве что несколько историй, которые мне довелось услышать от его вдовы. Вот Люсетт, между прочим, с полным основанием можно назвать «подругой Селина», а не просто каким-то там досужим «другом– исследователем». Все-таки она разделила с ним многие тяготы и невзгоды, включая тюрьму и ссылку. Именно от нее я узнала, что не только Министерство культуры Франции, но и единственная дочь Селина от первого брака от него отказалась. Что не помешало ей после смерти Селина попытаться выселить Люсетт из дома в Медоне. К счастью, Селин предусмотрительно составил свое завещание таким образом, что ее попытка провалилась. Насколько я помню, дочь звали Колетт. Впоследствии несчастная свихнулась и угодила в Сент-Анн – психушку, расположенную неподалеку от знаменитой парижской тюрьмы Санте. Во время своего пребывания там она любила наряжаться в яркие платья и отплясывать с кастаньетами, видимо, представляя себя в роли Люсетт, какой ту в своих романах изобразил Селин. В частности, в одной из сцен романа «Север», где Селин описывает встречу с цыганами во время своего пребывания в Восточной Пруссии в самом конце войны: «Мы жмем друг другу руки… только одна женщина пришла с нами попрощаться, та, что с тамбурином… она даже посылает нам воздушные поцелуи!.. конечно, она танцовщица… у нее же не только тамбурин… у нее еще и кастаньеты… специально для нас она трещит ими через окно… трр! тррр! тррр! целая рулада!.. я говорю Лили: «попроси ее их тебе одолжить!…» но Лили не хочет… я настаиваю… и еще как… а эта Эсмеральда уже зовет остальных, чтобы они посмеялись… она думает, Лили не умеет с ними обращаться, что это всего лишь так, баловство… они собираются над нами посмеяться… пардон!.. Лили надевает себе на пальцы веревочки и тррр! гораздо лучше, чем она!.. сразу видно, настоящая артистка!.. что за трели, что за переливы!.. шквалы… пиццикатти! легкие!.. изысканные!.. те все просто остолбенели… у окон… но они аплодируют… больше им ничего не остается!.. «еще!.. еще!» просят они… старик – тоже… он и вовсе орет во все горло… оценил… пусть Лили сыграет еще для него!.. еще тоньше!.. еще изысканнее!.. и еще громче!.. громче!.. фуриосо!..»

Не исключено, что Колетт представляла себе нечто в этом роде – во всяком случае, мне так кажется. Пересечения очевидны!

Люсетт уверяет, что, когда они поженились, Селин тут же сел за работу, не собираясь ничего праздновать. Даже своим самым близким друзьям он не предложил выпить в честь их свадьбы, чем ужасно их всех разозлил.

В 1941 году один знакомый предложил Селину вступить в организацию франкмасонов. Селин ответил отказом, но изъявил желание посмотреть, «как все это происходит». Люсетт вместе с Селином отправились на собрание, проходившее в подвале церкви Сен-Жермен-де-Пре. Там стоял огромный стол, вокруг которого сидело множество народу, почти как на картине «Тайная вечеря». Впоследствии Люсетт очень часто возвращалась к этой теме и была убеждена, что если бы Селин тогда согласился, то обрел бы влиятельных покровителей, однако он был законченным индивидуалистом.

В 1942 году Селин и Люсетт собрались провести лето в Сен-Мало, как они это обычно делали, но немцы им запретили, и они отправились в Кэмпе, в психиатрическую лечебницу, которую возглавлял знакомый Селина, доктор Мондэн. Последний был страстным любителем живописи и каждую ночь отправлялся на этюды, а утром возвращался сияющий от счастья, неся под мышкой очередное абсолютно черное полотно. Его жена периодически предпринимала попытки выброситься из окна, а больные прислуживали за столом и на кухне. Одному из них, ранее разрезавшему свою жену на мелкие кусочки, обычно поручалось разделывать на кухне мясо.

Интересно, что в самом начале немецкой оккупации Парижа Жан-Поль Сартр явился к Селину с просьбой походатайствовать у оккупационных властей о постановке его пьесы «Мухи». Однако Селин отказался, сославшись на то, что не имеет никакого влияния на немцев. Сартр не поверил и затаил обиду. После войны объявивший себя одним из участников Сопротивления Сартр принял самое активное участие в травле Селина, обвиняя его в том, что тот сочинил свои антисемитские и расистские памфлеты специально по заказу немцев и за деньги. В послевоенных романах Селин, в свою очередь, называл Сартра не иначе, как «Тартр» или же «Сартир». Помимо прочего, Селин считал Сартра одним из самых наглых своих плагиаторов, которые беззастенчиво обворовали его, присвоив себе практически все его художественные открытия. Именно в этом, то есть в желании избавиться от своего главного конкурента, он и видел главные причины развязанной против него в послевоенные годы клеветнической кампании.

Хорошо известно, что после окончания войны Селину и Люсетт пришлось бежать в Копенгаген, где они поселились у подруги Селина, танцовщицы Карен Мари Йенсен. В декабре 1945 года за ними пришли полицейские, которые ужасно их напугали, так как они решили, что это просто какие-то люди, которые явились их убить, потому что все полицейские были в штатском. Селин и Люсетт с котом Бебером в сумке выскочили на крышу из мансарды, где они жили, и бросились бежать, совсем как в американском боевике, однако их почти сразу же поймали.

Кстати, Селин в то время всегда носил с собой пистолет для самозащиты и цианистый калий для того, чтобы в случае чего покончить с собой. Датские полицейские при обыске помимо пистолета обнаружили у него еще и хирургические инструменты, поэтому заподозрили Селина в том, что он тайно делал аборты. Ко всему прочему соседи Селина тут же донесли полицейским, что в эту квартиру постоянно приходили какие-то девушки. Трудно сказать, что делали эти девушки у Селина, и вообще, правда ли это – думаю, что нет, и соседи просто специально оклеветали подозрительного иностранца. Хотя, когда они с Люсетт еще жили на Монмартре, у Селина, действительно, чуть ли не каждый день появлялись новые пассии. Правда, в основном это были женщины с лесбийскими наклонностями – Селин любил наблюдать, как они развлекаются. Об этом он даже как-то сам написал в письме своему американскому знакомому Милтону Хиндусу: «Я всегда предпочитал красивых женщин-лесбиянок: на них очень приятно смотреть, и кроме того, их сексуальные призывы ни к чему меня не обязывают».