Кевин Сайтс - Синдром войны. О чем не говорят солдаты

Все находящиеся в грузовике либо убиты, либо ранены. Человек, выскочивший из машины в попытке спастись, лейтенант, командир взвода, лежит в придорожной канаве. Трое других все еще в кузове: иракский переводчик, задетый выстрелом из винтовки Аялы, радист с простреленной в нескольких местах рукой и санитар, которому в ногу попала срикошетившая пуля.

«Санитар стал кричать на нас: «Какого черта? Что вы наделали, идиоты?!»» — вспоминает Аяла. Несмотря на собственное ранение он пытался помочь остальным. Он подошел к кабине грузовика, и мир вокруг просто перестал существовать. Голос санитара теперь доносится из какой-то другой реальности. Майкл протягивает руку к дверце кабины, рывком открывает ее. Внутри все забрызгано кровью, но оба солдата по-прежнему сидят на своих местах. Они мертвы. Их тела и лица испещрены крупнокалиберными пулями. Аяла узнает их: он почти каждый день встречал их в Кэмп-Страйкер. На месте водителя сержант Адам Крейн, на пассажирском сиденье — штаб-сержант Филипп Нардон (я не называю настоящие имена по просьбе их семей). Майкл в ужасе. Но он понимает, что им больше ничем не помочь, и возвращается к раненым. Санитар из подразделения Аялы уже оказывает помощь лейтенанту — единственному, кто пострадал не от «дружественного» огня. Он ранен в перестрелке с повстанцами, от которых как раз пытался удрать синий Bongo. Пуля вошла выше бронежилета в левое плечо и вышла сзади, задев легкое. Ему требуется немедленная помощь, рана может оказаться смертельной. Из куска пластмассы и скотча санитар сооружает герметичную конструкцию, которая не позволяет воздуху поступать в легкое. Один угол пластмассы не закреплен, чтобы воздух мог выходить. Аяла держит пакет с физраствором, а санитар вводит иглу в вену.

Они продолжают работу. Теперь очередь радиста, ему накладывают жгут. Он крупный, производит впечатление физически сильного человека, и ранение, скорее всего, не будет иметь серьезных последствий. Они перевязывают ногу санитару и, наконец, обрабатывают царапину на голове переводчика. Тем временем остальные в подразделении Аялы уже знают о случившемся. Одного из пулеметчиков тошнит, другой рыдает. Отныне их служба, независимо от дальнейших побед и героизма, навсегда будет омрачена этой непреднамеренной, но смертельной ошибкой. «Если бы их застрелили боевики, а мы бы просто обнаружили их, нам не было бы так плохо. Но это мы их убили».

У них с собой не было пластиковых мешков. Поэтому, достав тела сержантов из кабины грузовика, они накрыли их плащами. Дверь со стороны водителя оказалась зажата деревом, и Аяле пришлось перелезать через залитое кровью сиденье. Когда они вытаскивали тело Нардона, у него отвалилась отстреленная кисть руки. Командир взвода вызвал вертолеты. Сначала эвакуировали раненых. Второй вертолет, который должен был забрать тела, задержался, и Аялу оставили сторожить их. Ночью, при виде двух темных силуэтов на носилках на земле у его ног, Аяле было нестерпимо больно и жутко. Вертолет прилетел незадолго до рассвета. Он приземлился метрах в ста от них, и Аяла с товарищами отнесли тела.

Расследование инцидента завершилось только через месяц. Учитывая все обстоятельства, следователи признали оправданными действия 3-го взвода роты «А», подразделения Аялы. То, как развивались странные и жуткие события того дня, напоминает цепную реакцию машины Голдберга. Проверить одну из деревень недалеко от базы было приказано 2-му взводу. Они направились туда пешком. В деревне американцы наткнулись на повстанцев, завязалась перестрелка. Их командир, лейтенант, был ранен. В бою сломалась рация, так что американцы не смогли вызвать подкрепление. Командование принял сержант Нардон. Он приказал конфисковать случайно попавшийся им иракский грузовик, чтобы вернуться на нем обратно. Тем временем командование на базе узнало о перестрелке, и 3-му взводу было приказано оказать поддержку 2-му. Тогда подразделение Аялы выдвинулось навстречу синему грузовику. Отступавшие американцы отстреливались — эти выстрелы из кузова грузовика как раз и слышали Аяла и его товарищи. Они решили, что стреляют по ним. И сделали именно то, чему их учили, — уничтожили врага.

Пока продолжалось расследование, отношения между военнослужащими двух взводов оставались крайне напряженными.

«Все обвиняли нас. Они думали, мы просто заигрались, почувствовали себя крутыми мачо. Когда стало известно решение комиссии, мы вздохнули с облегчением».

Но, конечно, решение комиссии не помогло Аяле и его товарищам забыть о случившемся. Им было очень сложно продолжать службу в горячей точке.

«Каждый раз, когда приходилось стрелять, я никак не мог решиться нажать на спусковой крючок. К счастью, мы не оказывались в слишком опасных ситуациях. Я не готов был стрелять, не удостоверившись на сто процентов, что все делаю правильно. Я не хотел повторить такую ошибку».

Аялу начали мучить кошмары. Почти каждую ночь ему снова и снова снилось, как они расстреливают грузовик. Кошмары не оставили его и после возвращения домой. Майкл пытался с ними бороться, забыть о случившемся. Вернувшись в США, он женился на сестре своего лучшего друга — ей было всего восемнадцать, ему — двадцать. Молодым супругам пришлось нелегко. Пережитое на войне слишком сильно изменило Майкла. Воспоминания о том ноябрьском дне, как вьюн-паразит на дереве, высасывали из него все жизненные силы, душили, не позволяли двигаться дальше. Он постоянно думал о погибших от «дружественного огня» товарищах. Он стал нелюдим, впадал в панику при звуке взрывающихся петард. Стал хранить заряженный дробовик в спальне, потому что у него появился параноидальный страх, что кто-нибудь вломится к ним домой. По ночам Майклу часто снилось, что он все еще в Ираке. Он будил жену со словами, что ее очередь дежурить. Иногда ей самой приходилось его будить, потому что во сне он что-то кричал по-арабски. Он начал принимать множество лекарств: лоразепам от депрессии, циталопрам от приступов паники, амбиен от бессонницы. Из-за побочного действия амбиена он стал ходить во сне. Иногда включал свет и начинал разбрасывать по комнате вещи, как будто искал спрятанное оружие.

Лекарства не помогали, Аяла по-прежнему просыпался по ночам от страха. И даже когда у них родилась дочь Килей, ничего не изменилось. Они оба были еще слишком молоды, Майкл никак не мог справиться со своими психологическими проблемами — легко понять, почему уже через два года они развелись. Майкл осознавал, что ему нужна помощь, он хотел поговорить с кем-нибудь о своих проблемах. Но знал, что это может повредить его военной карьере: его даже могли признать негодным к службе. Он все-таки решил рискнуть: после того как к пережитой травме добавилась личная трагедия, он уже точно не справился бы один. У его приемной матери, Пэм, нашли рак шейки матки.