Лев Вершинин - «Русские идут!» Почему боятся России?

Грабили страшно. Грабили караваны, приграничные русские поселки, казахские аулы, по несчастью с ними соседствовавшие, и грабили подчистую, в первую очередь целясь на угон пленников. В сравнении с ними кокандские кайсаки, знакомые с какими-то правилами, были разве что лунтиками, – и как раз туркмены были солью хивинской земли, ее хозяевами и господами. Они, – в первую очередь, теке, – ставили и свергали ханов, да и самого хана в Хиве терпели только как арбитра Чингизова рода в постоянно возникающих усобицах, понимая, что без стороннего авторитета просто вырежут друг дружку. Да еще как знамя в борьбе против йомудов, которых боялись все. Но при первой же попытке зажать гайки монарх терял голову (только в XIX веке таких голов случилось две). Да и что могли сделать ханы, если войска, не считая пары сот нукеров, составляли те же туркменские ополчения, а казна наполнялась за счет не налогов даже, а добровольных отчислений с общака? А и не хотели они ничего делать. Тем паче что был тут и положительный аспект. Даже Бухара, мечтавшая стать владыкой региона и всяко копавшая под Коканд, раздражая кайсаков (казахов и киргизов), на Хиву не претендовала. Ходила, конечно, но чисто ради пограбить. Ибо сознавала, что сам-то город взять не проблема, зато потом будет полный геморрой. Победить туркмен было невозможно, – в самом худшем для себя случае они уходили к «тайным колодцам», в глубь Красных Песков, войти куда для непривычного человека означало не выйти, а затем появлялись снова, и это было страшно, потому что пощады люди пустыни не знали: пески, как и тундра для чукчей, диктовали своим детям, что едоков не своего племени должно быть чем меньше, тем лучше.

Излишне говорить, что российской торговле, – вернее, персидскому ее направлению, и сухопутному, и морскому, – Хива мешала. Мешала так, что уже при Петре делались попытки хоть как-то ее урезонить, и кончилось это очень плохо, полным уничтожением немалого отряда князя Александра (Девлет-Киздень-мурзы) Черкасского. Полностью, – не из-за туркмен даже, а из-за дикой погоды, выжить в которой могли только туркмены, – провалился и поход Василия Перовского в 1839-м. А к описываемому периоду « восточно-торговое сословие » Империи уже просто воем выло, умоляя правительство принять меры для « прочного овладения ориенталом Каспия ». Как и население «линии». Как и казахи, уже почти научившиеся жить мирно, а потому более беззащитные, нежели в былые годы. А плюс ко всему, в период войны с Бухарой именно в Хиве находили «крышу» всяческие «разбойничьи партии», и выцарапать их оттуда не было никакой возможности. А – второй плюс ко всему – в 1870-м Оренбург получил точные, проверенные данные, что специальный посол из Стамбула, побывав в Хиве, предложил хану Мухаммед-Рахиму и аксакалам « многие виды оружия в дар » в обмен на объявление джихада против России, – на что туркмены, идею джихада хотя и не очень поняли, общий смысл и запах добычи почуяв, дали согласие.

Вот отсюда и жестко «ястребиная» позиция Кауфмана, обычно предпочитавшего арию умеренного «голубя». Вопреки опасениям дипломатов, как всегда, рассуждавших на предмет, что скажет Англия, Константин Петрович еще ранее столичного «да» учредил « красноводскую исследовательскую экспедицию », и полковник Николай Столетов приступил к « натуральным изучениям », по ходу дела закладывая, – нежно, по-сибирски, – « заимки ». Типа, ночлежки для усталых географов. Красноводск, например, а потом и еще, и еще. В ответ же на демарш Тегерана, по традиции считавшего, что йомуды – иранские подданные, а их земли – иранские земли, Кауфман ответил, что немедленно закроет проект, если увидит в Красных Песках хотя бы одну персидскую таможню или заставу, и его величество Насриддин Каджар перестал возмущаться. Зато осерчали туркмены. В середине 1870 года в песках погиб отряд полковника Рукина, начались налеты на «заимки», и «натуралисты», подумав, решили идти на Хиву.

Правда, частные войны Империя не поощряла. Столетова отозвали и даже чуть было не отдали под суд, но дело его не пропало даром. «Заимки» строились, а Кауфман давил на самый верх: мол, Лондон Лондоном, но «сохранение на некоторое время спокойствия и мира» возможно только, если хан « обережет » русских купцов, накажет грабителей и перестанет нападать на «верных кайсаков». Чего, по мнению Константина Петровича, « без нашего сильнейшего давления не достичь ни в каком случае ». Государь не возражал. Дипломаты пахали, как кони, и к началу 1873 года островитяне получили ряд уступок: горный Памир признавался афганским, а сферы влияния разделялись по Пянджу и Амударье. Что же до Хивы, то посол Петр Шувалов заверил Вдову, что « ни при каких обстоятельствах Хива не станет российским владением ». Ни словом однако не помянув (а откуда дипломату знать?) о том, что старт Большого Хивинского похода назначен на начало марта.

В рассказе о самом походе, думаю, нужды нет. И само дело, и подготовка, и все прочее, по всем трем «дистанциям» наступления не раз по дням или даже часам описано. И участниками, и учеными, и беллетристами, вплоть до самое Пикуля. В целом, « своеобразность и трудность похода, предпринятого в суровую зиму в предвидении, что придется на походе встретить весну и затем двигаться по безводной степи при страшной летней жаре, заставила серьезно заниматься мерами относительно здоровья людей »; даже при том, что занялись реально всерьез, пришлось очень и очень туго. Лютый мороз и лютая жара перепадами, падеж верблюдов, проблемы с водой, когда лишний глоток даже соленой – богатство. Тяжело было настолько, что один из трех отрядов до места дойти так и не сумел. И на фоне всего этого – удивительные примеры человеческих отношений, заставляющие задуматься о многом. Например: « Я видел, как один солдат подошел к лезгину-милиционеру, бывшему мимо с бутылкой воды. Лезгин сжалился, поделился, но денег не взял, сказав, что с брата брать нельзя ». Или: « Спросив у дагестанцев, не трудно ли им биться с людьми своей веры, услышал я в ответ: и умереть за Россию-матушку для них радостно и почетно ».

Так и шли.

Нечастые же стычки с тысячными отрядами туркмен, массово вставших по призыву хана, были на фоне погодных условий хоть и неприятными (люди пустыни драться умели), но частностями, крупнейшая из которых, у оазиса Мангит, обернулась соотношением потерь 400:3. Саму же Хиву, по сути, никто защищать не стал. 26 мая заняли предместья, а утром 28 мая город, после короткой « перепалки » (потери 123:4) пал. Хан бежал в пустыню, придворные, попытавшись было усадить на престол его мятежного брата Атаджана, сидевшего в зиндане, столкнулись с полным непониманием «отцов города», передавших власть ханскому дяде Сеиду Эмиру Эль-Умару, а тот немедленно начал переговоры с русскими, не споря ни с чем.