Полина Жеребцова - Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.

Наши квартирные хозяева, понимая, что мы просто помрем в зиму, обещали поставить в квартире железную буржуйку. Но нас все время нет дома, и они не могут попасть в квартиру – у них нет ключей. Сын хозяйки несколько раз приходил, но не смог нас застать.

Кайла родилась в августе. Она – Львица.

Телевизор, который дети бросали на пол, она отдала в мастерскую.

Поскольку мне был выдан сентябрьский гонорар и мы внезапно, таким образом, разбогатели, то купили домой целых десять банок кильки в томате! Их можно есть с хлебом. Мочить горбушку в томатном соке и давать кошкам.

Кайла, придя в себя после приступа, угостила всех блинами со сметаной. Все поели, кроме моей мамы. У нее – Ураза.

21.10.

Кайле плохо. Сказали – нужна операция, но можно попробовать обойтись выскабливанием. Дело в том, что полтора месяца назад она не потеряла ребенка, как сказала мне раньше, а на большом сроке сделала аборт. Неудачно. Сейчас внутреннее воспаление. Она боялась и не шла в больницу.

Сегодня мы все собрались, я взяла на руки Азамата, и поехали с ней – на операцию. Немного задержался Алхазур – в камере хранения. Но потом отпросился и прибежал. Пока мы везли ее в больницу, Кайла успела сказать, что мое чутье никогда меня не подводило и я правильно не верила Мулле (он всегда был неприятен мне, как огромная жаба).

– Он притворяется верующим мусульманином, но на самом деле он – работник ФСБ! – сказала неожиданно она. Потом попросила: – Пожалуйста, найди французскую журналистку Манон Луазо! Она спасала моего мужа от русских убийц. Манон Луазо добрая и честная. Передай ей мою просьбу xxxxx .

Я обещала.

У Кайлы все выше поднималась температура. Держа ее за руку, я вспоминала о недавнем разговоре с Айзан в газете “Трудяга”. Айзан отчаянно уговаривала меня рассказать ей на камеру ужасы войны, а за это она обещала дать мне телефон сценариста В. Мережко.

– Возможно, он снимет фильм по твоим дневникам, – сказала она.

Но я отказалась – и номер телефона не получила.

Сижу на скамейке, рядом с больницей № 9. Оказывается, женская операционная находится в обычной аптеке, а вовсе не в помещении больницы. Кайлу занесли туда. Ей сделали местный наркоз. Жутчайшие вопли оглашают улицу – она в полубреду кричит, как под пытками. Неужели нельзя было сделать нормальную анестезию?! Всевышний, хоть бы ее муки скорее кончились! Это невозможно слушать.

Алхазур и моя мама стоят вдалеке от “аптеки-операционной”. Видно, как он бледен. Моя мама жалеет его, как сына, подбадривает.

Мы с Азаматом сидим на скамье. Азамат ест печенье и не обращает на суету взрослых никакого внимания. Я показываю ему книжку с картинками.

По своим делам мы так и не пошли. В полубессознательном состоянии привезли Кайлу домой. Она бредила.

Я купила еды, лимонада – угостила всех. Алхазур не ел – стал держать Уразу. Ему оставили на вечер.

К Айзан я сегодня так и не попала с готовой статьей для их издания.

В “Молодости”, торжествуя, мне ставят “прогулы”. Пусть! Победителей не судят! Царица, бегая по всем редакциям, рассказывает, как она меня, “неблагодарную”, пеленала и баюкала с рождения!

Центральный рынок поломали представители власти. Столы торговцев были нещадно сметены с лица земли бульдозерами. Люди мечутся, как больные звери, не зная, как жить. Единственная возможность не быть голодным – торговля. Кто-то продает яблоки, кто-то хлеб, кто-то – носки. Люди меняются товаром или покупают его друг у друга, иногда дают в долг. Это – рынок!

Сейчас никто ничего не может купить, неизвестно, где найти продукты. В Чечне нет магазинов – это большая редкость. Все товары на рынках, базарах.

Разломали не только торговые ряды, запрещая торговать, но и ларьки с одеждой, конфетами, лекарствами. Поставить стол или ларек, привезти их – стоит приличных денег. Торговцы разорены. Паника. У многих товар украден! Но один ларек, ближе к автобусной остановке, все же уцелел. Это знаменитая “Аптека для верующих”. В ней торгуют две сестренки-мусульманки в огромных платках. Я зашла к ним – купила лекарство от головной боли. Они приветливо улыбнулись.

22.00.Сегодня я поняла, что все нерожденные души детей страшно мучаются. Не зря все религии мира запрещают аборты! Это кощунственный грех. Никогда, под страхом собственной смерти, не совершу это сатанинское действо.

В “аптеку-операционную”, где так страшно кричала Кайла, сегодня, к моему ужасу, стояла огромная очередь молодых чеченок: все пришли делать аборт! Особенно мне запомнилась девушка в строгой мусульманской одежде. Ей было 19 лет, как и мне. Она громко объяснила всем, что три с половиной месяца беременна. Очень боялась. Но, посовещавшись по сотовому телефону с мужем, все же стала в общую очередь.

Пока Кайле делали операцию, произошло еще одно событие: рыжеволосый худенький чеченец с козлиной бородой, прошел мимо очереди на аборт, мимо скамейки, где я сидела с ребенком, потом вытащил из-под куртки пистолет и снял его с предохранителя. Примерно в сорока шагах находился его сообщник, похожий на борова. Сообщник “страховал” рыжебородого чеченца. Некоторое время они выжидали. Потом рыжебородый промчался по улице мимо меня, размахивая пистолетом, со словами:

– Он пошел другой дорогой! Мы его упустили!

Похожий на борова помощник припустился за ним, поднимая вокруг себя клубы пыли. Думаю, едва не пронаблюдала очередное убийство среди белого дня. Вот сумасшедший город!

Я как в страшной сказке:

Направо пойдешь: Пропадешь! Пропадешь!

Налево свернешь: Ничего не найдешь.

А тут останешься: С последним расстанешься !

Стихи перестали печатать. Фамилия “неправильная”. Зато я “помогаю” местным поэтам. Десять рублей – одно стихотворение. Их публикуют, а мне – банка кильки.

Все здесь – обман. Я не нужна своей Родине.

Домик мне на берегу моря! Песок золотой – под ноги! Денег, чтоб на еду только. Ручку, бумагу. Книги писать буду обо всем, что пережила. Кошек заведу. Собаку! Попугая! Психотерапевта по пятницам! Реабилитацию мне! Реабилитацию!!!

За окнами – дождь. Он пробивается сквозь дырявую клеенку, натянутую в один слой – вместо стекла, и стекает на пол. Я в свитере, под тяжелым, отсыревшим от холода одеялом. Руки мерзнут. Пишу дневник при свете коптилки. Стихи, как золотистый орнамент, убаюкивая меня, клонят в сон.

Чувство тревоги не дает мне годами покоя, оно живет в каждой клетке моего тела.

Что мне нужно в этом мире? Что я ищу? За чем тоскую? Спать. Спать. Спать.

Вот я уже вижу деревья с изумрудными листьями. Ощущаю аромат яблок.

Спать.

П.

23.10.

Недалеко от единственного городского фонтана, где жители моют обувь, а в жаркие месяцы купают детей, есть банк. Под банком ночует толпа: люди спят в машинах, лежат на картонных коробках, сидят на ступеньках. Главное для них: не упустить очередь. Стихийно вспыхивают драки и ругань. Охрана разнимает граждан, стреляя из автоматов. Люди – в очереди на компенсацию за разрушенное жилье! Говорят, положено 350 000 р. (300 000 за квартиру + 50 000 за имущество).