Николай Власов - Великий Бисмарк. Железом и кровью

Портреты и фотографии Бисмарка того времени показывают нам грузного стареющего человека с волевым выражением лица, плотно сжатыми губами, тяжелым взглядом из-под густых бровей. Современники вспоминали этот взгляд, который прожигал собеседника насквозь и заставлял порой чувствовать дискомфорт, несмотря на все радушие и приветливость главы правительства. Улыбка, которая бывала на лице Бисмарка далеко не так редко, как это можно было бы подумать при взгляде на его портреты, часто принимала ироничный оттенок. Сам «железный канцлер» однажды жаловался, что у него нет хороших портретов, все существующие лгут, поскольку на самом деле он является мечтательной и сентиментальной личностью. Действительно, имеющиеся изображения мало что могут рассказать нам об эмоциональной составляющей характера Бисмарка – тем более что сам он часто прятал ее от окружающих.

И уж во всяком случае не ощущали сентиментальности и чувствительности «железного канцлера» его подчиненные и коллеги. Им приходилось сталкиваться с недоверием Бисмарка, который считал нужным строжайше контролировать всех, кто не успел зарекомендовать себя в его глазах с наилучшей стороны. В дальнейшем они вынуждены были учиться слепо подчиняться своему шефу, порой чувствовать себя школьниками, которых распекает строгий учитель. Когда Койделл, давно и хорошо знавший Бисмарка в неформальной обстановке, стал его подчиненным, ему пришлось долго привыкать к манерам своего начальника. Прусский министр внутренних дел предупреждал его: «Ваша работа с Бисмарком будет сложной, обратите на это внимание. Он жесткий человек и не терпит возражений. Тех, кто имеет с ним дело, он вынуждает к покорности» [493] Pflanze O. Op. cit. S. 560. . Встречались, конечно, и исключения, те, кому «железный канцлер» позволял отстаивать свое мнение, но их с течением времени становилось все меньше. С юности ненавидевший профессиональную бюрократию, особенно ее либеральное мышление, Бисмарк теперь, встав во главе исполнительной власти, стремился превратить ее в слепое орудие своей воли, в инструмент, который будет четко и без возражений исполнять все, что приказано сверху.

Если чиновник не повиновался, глава правительства воспринимал это как личное оскорбление, даже предательство. В таких случаях его реакция могла быть очень резкой. Характерен пример Германна фон Тиле, являвшегося в первой половине 1860-х годов важнейшим сотрудником Бисмарка в министерстве иностранных дел. Тиле, дипломат старой школы, имел разногласия со своим шефом еще в 1866 году, а в начале 1870-х выразил свое недовольство политикой Культуркампфа. Разгневанный канцлер вынудил его уйти в отставку и в течение всей оставшейся жизни ни разу не пожелал встретиться с ним. Казалось, Бисмарк не забывал и не прощал ничего. Неугодных людей он отбрасывал, невзирая на их прошлые заслуги. Там, где канцлер не мог прямо приказать чиновнику уйти в отставку, он использовал против него все возможные методы, включая кампании в прессе.

Характерной чертой «железного канцлера» была его упорная убежденность в собственной правоте. Тот же Ойленбург советовал чиновникам: «Если вы придерживаетесь иного мнения, чем он, то ни в коем случае не противоречьте ему сразу же. Если вы это сделаете, то он, будучи легко возбудимой натурой, найдет столь мощные основания для своих взглядов и будет держаться за них так прочно, что ни одна сила на земле не сдвинет его с места. Лучше вернитесь через час и скажите: я попытался уладить дело, но мне пришли в голову такие-то и такие-то соображения. Тогда вы увидите, что князь Бисмарк достаточно открыт для того, чтобы выслушать, обдумать и, возможно, одобрить любое другое мнение» [494] Ebenda. . Еще одним способом изменить точку зрения главы правительства было представить ему соображения в максимально безличной и объективной форме. Бисмарк был глух к чужим мнениям, но с большим вниманием относился к любой информации, которая могла оказаться полезной.

«Железный канцлер» был весьма трудным начальником и в том плане, что из его уст весьма редко можно было услышать похвалу. Зато уж на замечания и претензии Бисмарк не скупился. Особенно невыносимой становилась жизнь его подчиненных тогда, когда и без того не самый лучший характер канцлера портился из-за мучивших его телесных недугов. В 1870-е годы это случалось довольно часто. В такой ситуации любая мелкая оплошность могла привести к бесконтрольному взрыву гнева. Впрочем, насколько эти взрывы были действительно бесконтрольными, а в какой степени речь шла о вполне осознанном «выпуске пара», спорили еще современники.

Многие близкие сподвижники Бисмарка не выдерживали давления и уходили, не желая терять свою индивидуальность. Другие оставались, готовые пожертвовать многим ради того, чтобы служить гениальному человеку. Власть Бисмарка в бюрократическом аппарате покоилась во многом на его несокрушимом авторитете. Один из его сотрудников, Тидеманн, вспоминал впоследствии: «Отдельные свойства разума были развиты у князя Бисмарка с редкой равномерностью и гармонией. Способность схватывать все на лету, умение комбинировать, решительность и память уравновешивали друг друга. Вместе они образовывали комплекс, делавший его способным к выдающимся достижениям. С удивительной уверенностью он ухватывал корень даже самых сложных и запутанных проблем. Он с первого взгляда умел отличить важное от несущественного. Как только кто-то заканчивал докладывать ему, он, не колеблясь ни минуты, сообщал свое решение. Никогда я не замечал в нем колебаний, он всегда знал, чего хочет». Тидеманн несколько приукрашивал реальность – в серьезных вещах Бисмарк часто принимал решение только после долгих размышлений, которые, однако, старался скрыть от окружающих. «Достижения своих коллег-министров он часто критиковал, причем не слишком объективно. При любой крупной политической акции он приписывал все успехи себе, в то время как ответственность за неудачу возлагал на задействованных министров. (…) Его мировоззрение содержало, как у Фридриха Великого и Наполеона, большую дозу презрения к людям, и это нередко заставляло его недооценивать как друзей, так и врагов. В друзьях он тогда видел лишь безвольные инструменты для исполнения своих планов, шахматные фигуры, которые он мог двигать по доске своей политики и жертвовать ими, если игра требовала того. Во врагах он видел негодяев и глупцов. Друзей он мог использовать только в том случае, если они полностью идентифицировали себя с ним. Он сразу же исполнялся недоверием, если они позволяли себе иметь иное мнение, чем он, или занимали позицию, не отвечавшую его ожиданиям. Я не припомню случая, чтобы он отдавал должное противнику. Для этого он был слишком страстным, слишком пылким, слишком агрессивным» [495] Ebenda. S. 561. .