Юлия Идлис - Рунет. Сотворенные кумиры

По мнению Быкова, терпеть придется еще лет шесть. Впрочем, у самой Веры на эти шесть лет другие планы.

— Моя основная цель на ближайшие пять лет — просто преуспеть по части самостоятельности. Мне хочется жить отдельно — в своей квартире желательно. Еще? Я хочу родить ребенка в ближайшие пять лет. Мне хочется, правда. Мне кажется, это круто.

Прочие планы, цели и интересы Полозковой очень разнообразны. Она с приятелем придумывает большую онлайновую игру для детей; берет уроки вокала и собирается петь; в 2009 году она снялась в кино; играет в двух спектаклях; в июне 2010 года вела фестиваль «Усадьба. Джаз».

— Все это — благодаря тому, что ты популярный блогер?

— Нет, Юль. Это все потому, что у меня в жопе шило. Любая другая площадка — и люди бы обо мне узнали, может, не так быстро. Нельзя думать, что ты всем обязан только вот этому пространству [ «Живому журналу» — Ю.И. ]. Не ЖЖ — так MySpace. Не интернет — так какое-нибудь СМИ, где я была бы колумнистом каким-нибудь. Куда-нибудь бы все равно выходила эта кипучая энергия. Иногда, правда, она глушится страшной ленью, но они как-то договариваются: типа «сегодня я рулю, завтра — ты». В общем, это такая история, когда тебя больше, чем тебе хватает. Когда тебя более чем достаточно.

Мне двадцать, и я лично знакома со всеми кумирами своей юности. Певицы, которых я считаю величайшими, ласково тычут меня кулачком в плечо, писатели и поэты, которые станут впоследствии эмблемами эпохи, поят меня коньяком из своего пластикового стаканчика, интернет-корифеи преподают у меня на журфаке, иногда угощают десертом в баре, журналисты-легенды на пасхальном обеде протягивают моей маме руку и вежливо представляются по имени. Половина из тех, кто составлял мой личный иконостас, просто написала мне однажды письмо и сказала — давайте знакомиться.

Я издала книжку в пятнадцать лет, я поработала в редакциях нескольких журналов, которые когда-то считала настоящим печатным священнодействием; я делала сюжеты на ТВ, я тусовала в маленьких гримерках, где находились, к примеру, Грымов, Липскеров и Адабашьян одновременно, меня однажды позвали работать в Белый дом.

Это при том, что я ни черта не журналист и вообще во все это совалась исключительно из баловства.

<.>

В тринадцать-четырнадцать я была моделью, я участвовала в больших показах, мне устраивали профессиональные фотосессии.

Я была за кулисами Большого, я ходила по сцене, я видела прогон нового балета задолго до премьеры.

<.>

Вчера в клубе ко мне подошли два человека и спросили: «Вы тот самый юзер vero4ka?»

<.>

И дело не в том, что я тут гарцую и рассыпаю бриллианты из-под копытца

— а в том, что все как-то рьяно мечтают, а тебе уже, в общем, не о чем. Все грезят о чем-то большем, недостижимом, вожделенном, а ты как-то довольно быстро понял всему цену, везде был, на всех посмотрел, и все это больше не составляет для тебя никакой новизны и тайны — ни шоу-бизнес, ни Рублевка, ни литературные кулуары, ни прославленные редакции. Ни из-под какой двери больше не льется загадочного сияния. Ты уяснил для себя основные принципы, механизмы, методы, ты можешь в любой момент пойти куда хочешь, тебя везде возьмут — вот только ты никуда не хочешь и ничего как-то в общем не ждешь.

<.>

В школу в шесть, в экстернат в четырнадцать, в университет в пятнадцать, быстрей-быстрей, и жить торопится, и чувствовать спешит, а в результате в двадцать, когда все ждут от тебя ну совсем взрослых свершений и подвигов, ты разворачиваешься на сто восемьдесят и идешь бухать, кутить и веселиться, потому что, во-первых, тупо впахивать тебе откровенно не хочется, а во-вторых, если все сделать сейчас, можно спокойно помирать в двадцать пять — абсолютно состоявшимся человеком.

Есть еще, конечно, такие сферы, как родить ребенка и создать семью, там, понятно, неисчерпаемые возможности для внутреннего роста; но это успеется всегда. Это все могут, для этого избранности не требуется ни малейшей.

<.>

Твои друзья причем, двадцатиоднолетние редактора Marie Claire, корреспонденты Коммерсанта, сотрудники Вестей — подсаживаются к тебе на подоконник на факультете, нагибаются к самому твоему уху, стараясь не расплескать кофе, и произносят твоим же собственным внутренним голосом:

— Я. Не знаю. Куда. Дальше.

Из журнала vero4ka, 6 мая 2006

— У меня было такое ощущение, — говорит мне Вера в клубе ArteFAQ через два года после

этой записи. Я смотрю на нее — ив голове у меня строчка из моего же собственного стишка: «Она выросла и похорошела». Или не из стишка вовсе.

— Оно сохранилось?

— Нет.

— Выходит, теперь тебе есть куда стремиться?

— Конечно. Периодически, когда сильно разгоняешь велосипед, педали начинают прокручиваться. И ощущение, что все: «Бля-а-а-а! Неуправляема». Стоит притормозить немножко, свернуть с пути — и сразу понятно, что есть куда двигаться, что делать и так далее. Вполне.

Через два месяца после этого разговора vero4ka написала: «Ничего не было просто так — если “отл.”, то “Бог любит меня”, если мальчик не звонит, значит, “Бог больше не любит меня” — так смешно об этом думать, Лиза, натурально, мы очень большого мнения о себе в восемнадцать лет, кажется, все только и думают, как тебе насолить; мир большой, у всех свои дела, правда. Все имеет, как правило, простые и прозаические причины, никакого Провидения, и, что самое, пожалуй, непереносимое — все не имеет никаких настоящих Финалов — ни трагических, ни счастливых, никаких, кончается скомканно и бесславно, или просто глупо, или перетекает во что-то другое; с этим труднее всего смириться, у нас в школе любили спрашивать про Главную Мысль Произведения — Лиза, если у произведения есть Главная Мысль, это ужасная хуйня, а не произведение. Все должно кончаться как-то по-дурацки, или недоумением, или странно — тогда будет как в жизни; никаких хэппи-эндов, никаких десяти трупов, все это беллетристика, Лиза. Прежде всего, ничего не кончается, пока не умер, да и потом, мне кажется, много всего интересного.

<���…>

Даже если Его! Того Самого Единственного! Лиза, “поженились, жили счастливо и умерли в один день” — это они не слова экономят, это просто правда нечего сказать. Все шестьсот страниц они друг друга в течение месяца покоряли, а потом поженились и остальные сорок лет ни черта не происходит, Лиза, и от этого вешаешься так же, как от безлюбовъя. Вообще нет никакого конечного счастья, пока ты живой.

<���…>

И это круто. Переболеваешъ большими буквами, чувством, что все так ужасно важно и неповторимо, и только с тобой, и только сейчас, начинаешь замечать тонкости и детали, начинаешь получать массу удовольствия от каких-то до смешного простых вещей, перестаешь беречь всякий глупый хлам в доме и в памяти — жизнь невозможно длинная, интересно прожить ее всю, все попробовать, все узнать, всего дождаться, посмотреть, как у кого повернется; никаких “А Хочется ли Тебе, Чтобы Все Скорее Закончилось ” — нет, не хочется, больно бывает очень, страшно бывает дико, время, когда ничего не хочется, тянется месяцами — но нет, не хочется, чтоб закончилось, интересно.