Эксперт Эксперт - Эксперт № 03 (2014)

Следы этого великого грабежа можно увидеть и сегодня — в Венеции, на площади Дожей, главной туристической достопримечательности этого великолепного города. Расположенный на площади собор Святого Марка, куда ежедневно стремятся попасть тысячи туристов, был построен в IX веке в суровом романском стиле (другого на Западе тогда не было). Внешний вид собора был радикально изменен после крестового похода 1204 года: он был украшен колоннами и капителями из византийских дворцов. На лоджии собора можно также увидеть знаменитую квадригу лошадей, произведение великого античного скульптора Лисиппа. Квадрига тоже была вывезена из Константинополя, правда, там скульптуры лошадей, как и положено, стояли на ипподроме, а венецианцы зачем-то водрузили их на христианский храм, по-видимому чрезвычайно гордясь своими военными трофеями.

Григорий Палама. Икона XIV века

Однако не эти выдающиеся достижения империи — богатство, торговля, строительство городов и выдающихся храмов, искусство, дипломатия — определяют роль Византии в истории человечества, хотя и этот набор неплох, по крайней мере не заслуживает игнорирования в учебниках истории. Император Константин реализовал свою идею объявить христианство официальной религией Римской империи. Именно это решение определило динамику всей западной части Евразии на следующие века.

Константин принял это решение, когда христианство на территории Римской империи уже было широко распространено. Однако фактически подпольный характер нового вероучения в силу его «перпендикулярности» языческим верованиям часто приводил к жестоким гонениям на христиан. Поток новообращенных, среди которых были и высокопоставленные чиновники, и военные, и богатые люди, и люди простые, оказался столь велик, что остановить его репрессиями, по-видимому, было невозможно. Выход из подполья привел к массовому обращению римлян в новую веру, произошел быстрый переход от язычества к христианству.

Расцвело христианское богословие. Античная традиция дискуссий, обретя новую почву, дала колоссальный интеллектуальный всплеск. Достаточно вспомнить Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста — трех Великих святителей, христианских ученых Афанасия Великого, Иоанна Дамаскина, чьим последователем стал Фома Аквинский, великий уже латинский богослов, написавший непревзойденную «Сумму теологии». Эти выдающиеся мыслители дали фундаментальное богословское обоснование нового мира.

Важно отметить, что античный мир продолжал существовать внутри уже христианской империи, он был попросту частью повседневности, как скульптуры лошадей на ипподроме в Константинополе, да, собственно, как и сам ипподром, служащий для массовых развлекательных мероприятий. Античная мысль также не была запрещена: например, платоновская Академия была закрыта лишь в 529 году. Античную мысль не запрещали, она была изжита, преодолена новой мыслью — христианской.

Иоанн Златоуст. Андрей Рублев. 1408 год Конец XIV века.

Если хотите, это была грандиозная социальная инновация (лично у меня, как и у очень многих других, нет никаких сомнений: не рационального, сверхчеловеческого происхождения), которая задала тенденцию развития большой части мира почти на два тысячелетия.

Итак, подведем промежуточный итог. Римская империя вовсе не погибла под натиском варваров, после чего наступили «темные века». В запустение пришла западная часть империи, а восточная процветала, на востоке никакого «темного Средневековья» не было. Напротив, там была великая империя, с которой не мог сравниться никто.

Сергей Аверинцев так написал о Византии: «Все высшие духовные ценности, как религиозные, так и светские, — Библия, передаваемая Церковью, и Гомер, передаваемый школой, греческая философия, римское право и прочая, — какие только знал человек христианского ареала, содержались в границах одного и того же государства, в его рамках, в его лоне. За его пределами — мир одновременно иноверный (неверный), инокультурный (варварский) и к тому же беззаконный, как бы и не мир, не космос, а хаос, “тьма внешняя”. Двуединство Римской империи и христианской Церкви само себе мир».

Русь приняла христианство в X веке, приняла из рук великой цветущей христианской империи — Византии. Русь приняла христианство у безусловного лидера западной части Евразии. Утверждать, что это был ошибочный выбор, просто наивно, вероятность другого, западного, выбора была ничтожна.

Пьетро Лоринцетти (Сиена, 1280/85–ок. 1348). Полиптих Тарлатти. Фрагмент. Выдающийся пример интегрального искусства, когда чувственный и сверхчувственный миры объединяются

Великий спор об исихазме

Как разошлись христианский Восток и Запад? Почему не удалось, несмотря на многочисленные попытки, вновь объединить Западную и Восточную Церкви после их раскола в XI веке? Не только ведь материальные факторы — жадность и зависть к богатству — имели значение. Конечно, этот раскол гораздо серьезнее. Глубокие мировоззренческие расхождения, разные пути богопознания, выбранные Церквями, в конце концов исключили возможность единения. Раскол не результат чьих-то ошибок, излишних притязаний, капризов, ревности. Раскол — это провиденциальное действие, это результат высшего проявления свободы воли, когда решения и их последствия не подсчитываются рациональным образом, а изыскиваются в глубинах Духа. Силу таких решений нельзя переломить, последствия таких решений необратимы.

Рассмотрим здесь только один эпизод интеллектуального, богословского столкновения Востока и Запада, возможно решающий, самый яркий, необыкновенно емкий по затрагиваемым проблемам, глубокий по своему интеллектуальному качеству. Это знаменитый спор между византийским богословом Григорием Паламой и калабрийским монахом Варлаамом по поводу исихазма.

Исихазм — широко распространенная в монашеской среде Византии мистическая духовная практика богопознания, практика умно-сердечной молитвы, очищающей помыслы и готовящей к богосозерцанию. Варлаам, узнав об этих практиках, принялся высмеивать монахов и обвинять их в греховном эзотеризме. «Пуподушники» — так обзывали монахов-исихастов, высмеивая один из психосоматических приемов, когда практикующий концентрируется на своем пупке.

Однако тема оказалась не комичной. В дискуссию вступил Григорий Палама, оппоненты обменивались виртуозными жесткими посланиями. Масштаб дискуссии настолько разросся, что было созвано два Собора, они вынесли решения в пользу Паламы. Варлаам бежал из Византии в Италию, где давал уроки греческого языка Петрарке.

Почему Варлаама так смущал мистицизм греческих монахов? Выдающийся современный богослов о. Иоанн Мейендорф разъяснял: «Практическая мысль Варлаама была близка к современному ему западному номинализму Вильгельма Оккама: реального богопознания нет; есть только либо рациональные выводы из чувственного опыта, либо недоказуемые и несообщимые мистические озарения». Здесь еще делается вежливый кивок в сторону «мистического озарения», богопознание все же возможно, однако, по сути, совершается мощный решающий дрейф в сторону языческого Аристотеля — чувственный опыт как единственный источник точного знания. Варлаам утверждает, что Бог непознаваем и что рассуждения о Нем не могут покоиться на чувственном опыте.