Анатолий Кузнецов - На «Свободе». Беседы у микрофона. 1972-1979

На что надеется личность, охваченная комплексом пленного? Что откуда-то когда-то, может быть, придет сверху или со стороны конец какой-то плену. Или ни на что не надеется, это уже законченная форма.

Люди, повидавшие наиболее жестокий плен, свидетельствуют, что те, кто поддавался комплексу пленного целиком, — не выживали. Единственный, пожалуй, способ пережить плен — это изо всех сил стараться комплексу пленного не поддаваться. Не как данный термин, а как сама мысль, идея — это, кстати, постоянно повторяется в «Архипелаге ГУЛАГ» Солженицына: не поддаваться. И сам он, Солженицын, — живое тому доказательство и пример.

23 февраля 1974 г.

Не задумывались ли вы когда-нибудь над очень известным определением Ленина: «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны»? А не испытывали ли вы при этом какой-то неловкости? Или какого-нибудь смутного недоумения? Если да, то это хороший признак, говорящий по крайней мере о неутерянной способности самостоятельного мышления.

Я-то в свое время покочевал по так называемым великим стройкам коммунизма, был молодым и вдохновенным их строителем. И надо сказать, на всех этих Братских, Каховских и прочих ГЭС, на самых видных и ключевых местах, а чаще вдоль всей возводимой плотины — по одной гигантской букве на колонне арматуры, от берега до берега поймы реки — горели эти ленинские слова о коммунизме и советской власти «плюс электрификация всей страны». И у меня лично тогда они ни малейшей неловкости или недоумения не вызывали.

Я их понимал. Я был с ними согласен до такой степени, что готов был, как Матросов, закрыть собственным телом прорыв воды в плотине, случись такой. Это я сейчас не понимаю. Стараюсь напряженно и недоуменно понять, как же это тогда я их понимал. Как святую истину. Безапелляционно. До готовности пожертвовать жизнью ради них. Так я их не понимал, я в них просто слепо верил.

Формально говоря, советская власть стоит — и прочно — более половины столетия, и давно электрифицирована вся страна, вплоть до таких казусов, что электроэнергию некоторых гигантов, как Братская ГЭС, было некуда девать. Но до коммунизма парадоксальным образом становится все дальше. В среднесоветском представлении сегодня до него в десятки, а то и сотни раз дольше, чем казалось в исходной точке, в 17-м году.

Вместе с множеством других высказываний, со временем оказавшихся, мягко говоря, нелепыми, лозунг Ленина о коммунизме — электрификации всей страны сейчас потихоньку ушел в тень. Выяснилось, что дело вовсе и не в электрификации, что замена, скажем, керосиновой лампы электрической, даже при наличии самой безудержной советской власти, никакого коммунизма не дает. Так же как и сооружение хоть десяти миллиардов прокатных станов, доменных печей или поголовная запись всех в Осоавиахим. Помните этот популярнейший марш: «Все выше, и выше, и выше» — и там слова: «Нам вместо рук даны стальные крылья, а вместо сердца пламенный мотор!»? Вместо сердца пламенный мотор — это довольно любопытно, что же в таком случае с головой? Песня об этом умолчала, а жаль, какой прекрасной еще одной строчки она оказалась лишена, ну, скажем, к примеру: «И репродуктор вместо головы».

Ленин был бы не дальше и не ближе к истине, если бы изрек и другое, допустим: «Коммунизм есть советская власть плюс автомобилизация, трамваизация и троллейбусоизация всей страны». Сколько там тысяч тракторов ему нужно было для полного подъема сельского хозяйства? Я помню, однажды газета «Правда» в простоте душевной гордо похвасталась, что теперь у нас есть тракторов что-то раз в 50, что ли, больше, чем мечтал сам Ленин. И даже цензоры не заметили всей убийственной сатиры, вытекающей из этого сообщения.

Даже насчет репродукторов было бы важнее и правильнее: «Коммунизм есть советская власть плюс еще единственно радиотрансляция по всей стране». Но уж совсем верно, неопровержимо и практически осуществленное во всю мощь — это: «Советская власть плюс чекизация, или, говоря по-современному, кагэбизация всей страны». Бросьте, что вы, какая там электрификация, она, как всякий комфорт, только развращает людей. Вот кагэбизация — это оказалось действительно первое, главное и решающее условие для строительства коммунизма.

Однажды в Англии я разговорился со старым поляком, который сообщил, что провел шесть лет в Советском Союзе, так что я могу говорить по-русски, он прекрасно понимает. Когда же мы попробовали перейти на русский язык, оказалось, что он знает его лишь в весьма узких, специфичных пределах: «Стой! Руки вверх! Ложись! Шаг вправо, шаг влево — считается побег. Стреляю без предупреждения». Это — тот главный словарный запас из всего великого и могучего русского языка, который, в отличие от фальшивой трескотни, стал действительно весомым, реальным и ведущим в обществе, объявившем, что оно строит коммунизм.

Сотни тысяч заключенных, строивших Беломорканалы и Волго-Доны, страдали и умирали под двумя дивными крайностями. С одной стороны, «стреляю без предупреждения» — это действительно реально, с другой стороны, эти сияющие лозунги о коммунизме — электрификации всей страны. Нет, подумать только: какой странный, фантасмагорический, перекошенный мир!

Дальше. Несмотря на столько шума, жертвоприношений, триллионы триллионов раз повторяемую, как заклинание, заветную цель всех усилий, никто в этом обществе, ни единая душа не знает толком, собственно говоря, что же конкретно строится.

Любой ребенок в детских яслях уже знает, что «мы строим коммунизм», но что такое коммунизм? А это «когда будет очень хорошо». Прожив жизнь в полном хаоса и судорог этом непрестанном строительстве и стоя одной ногой во гробе, человек, собственно, знает о коммунизме ровно то же самое: что это когда-то для кого-то каким-то образом «будет очень хорошо». Этот факт мне кажется самым поразительным во всем этом «деле построения коммунизма». Разные расплывчатые намеки вроде «не будет эксплуататоров и эксплуатируемых» или «от каждого по способностям, каждому по потребностям» — ведь это же общие слова, просто выраженное иной лексикой то же самое «будет очень, очень хорошо». Но лихо сказано, например: каждому «по потребностям» — но скажите мне, где пределы людским потребностям? Если перед человеком их не ставят или сам человек себе их не ставит, то границ человеческим потребностям нет. По-видимому, все-таки даже если «от каждого по способностям», то «каждому по ограниченным потребностям». Тогда кем ограниченным? До каких размеров ограниченным? И отвечают: «Ах, бросьте, вы не понимаете, тогда все будут такие сознательные, тогда этот вопрос даже не встанет, тогда все будет так хорошо». Вот и весь ответ. Это я только так, лишь слегка прикасаюсь для примера, что не существует никакого, как бы сказать, чертежа и ни пол-строки конкретных расчетов величественного здания коммунизма, которое тем не менее вот уж скоро полтораста лет как объявлено целью и массой любителей-строителей и с каким-то судорожным энтузиазмом — возводится! Что же возводится — никто не знает. Это невероятно!