Отар Кушанашвили - Эпоха и Я. Хроники хулигана

До 2011-го Ваенга была ходячей декорацией полной и не подотчетной никому свободы, хмельным воздухом которой она с очевидным удовольствием наслаждалась.

Теперь, после признания, она в известном смысле предводитель.

Таксист сказал про нее: «И лицо у нее хорошее».

Господи, я закончил два университета, а главных слов не нашел.

И лицо у нее хорошее, вот что самое важное.

Каждый большой мальчик мечтает о девочке с таким хорошим лицом.

Е. Гришковцу не понравилась Е. Ваенга, он сообщил об этом миру в своем блоге в Интернете. Многие после этого сообщили Е. Гришковцу, что им не нравится он. Надо ли говорить, что объявлено сие было в стилистике грузинского базара: оглашенно, наперегонки, взапуски, по-иерихонски.

Люди упивались собой, топча ногами Е.Г.

Потом настал черед Е.Г. упиваться жалостью к себе.

Он накатал длиннющий то ли пост, то ли манифест сознательного нарциссизма, где нудно и долго рассказывал, какой он славный и что, например, он не говорит о других через левое ухо, а прям и упрямо честен; что он «долгой жизнью в искусстве заслужил…»; что он предрасположен к добру, как яблоня к плодоношению; что худое отношение к нему есть знак морально-социальной чуждости… Я утрирую, но не очень. В конце письма не хватало: «Засим прошу любить меня и жаловать». То есть буквально: он перечислил заслуги свои перед мировой культурой и поручил себя, как говорили встарь, не строгости, а любви. И я сердцем понимаю, что Е.Г. наш, кутаисский, но сколько ж ему лет, чтоб писать в ответ на благоглупости такие (непред) намеренно фарсовые ответы? Почему он держится так нелепо перед лицом анонимных левиафанов, почему не держится дальше от расходившихся дураков с моим призывом «ну вас на, то есть в… п-п-реисподнюю»?! Человек, равняющий себя с Ираклием Андрониковым, обидчив, как солистка группы Hi-Fi!..

Человек, который, если прочесть его пьесы, эссе, послушать то, что он называет музыкой, призван помочь мне противостоять медленному интеллектуальному угасанию, не разумеет, что кому-то Ваенга может нравиться, кому-то она помогает сохранить сердечный жар.

Страшно представить, что будет, когда Е.Г. узнает, что некоторым людям нравлюсь даже Я; я тоже эту симпатию жизнью своей, никчемной для Е.Г., оплачиваю.

И непонятно, с чего вдруг поэт взаимопроникновения миров – внешнего и внутреннего – вдруг забыл, что миры эти сложны: вдруг выяснится, что Ваенга – поклонница Гришковца?

…Судя по небоскребному самолюбию последнего, за это он Ваенге все простит, и в сложном мире воцарится гармония.

Мы люди умеренно простые, ты нам, брат, мозг-то не е-тра-та-та, ты скажи, кто лучше: Лепс, Михайлов или Ваенга?

Вы зря смеетесь, в поездах и в самолетах меня такими вопросами как раз и атакуют.

Я тоже, знаете, непрост. Отвечаю: кого, мол, любите, тот и лучший.

Когда речь об артистах, самое главное, чтоб соединились три ингредиента – моральный, сакральный, сексуальный – и не просто соединились, а в правильной пропорции.

Сейчас разгар времен страшного дефицита – при наружном изобилии – артистов нормальных, хотя бы с одним ингредиентом.

Один из этого трио (догадайтесь, кто) рожден был для того, чтобы стать королем трэш-забегаловок с нулевым сервисом.

Точно подмечено, что все трое культивируют стиль «пост-шансон». Та же, мягко если, недорогая музыка, только сыгранная составом в подразделение и на дорогущих инструментах: «Получите изображение высокой четкости». О вечных как мир человеческих страстях – поэтическими штампами, доведенными до абсурда.

Это городской фольклор, модернизированный, но неизменно служащий объектом показательной порки.

Дом – работа – дом. Женщины в возрасте, живущие по такому маршруту, и малахольные мужики – вот аудитория Лепса – Михайлова – Ваенги, певцов нервического сердцебиения и одиночества посреди вымирающей страны с пугающей пропастью между богатеями и этими самыми дамочками.

Их сталкивают лбами, и, например, Лепса это злит до крайности. Ибо аналогии нелогичны, поскольку даже логика прожитого вопиет, что более разных людей представить невозможно.

Двое мужчин непонятного возраста и барышня, которую отвергают эстеты (мужиков, впрочем, тоже не особо привечают).

Постшансон – это саундтрек для души и душа, госпоп для чинодралов и бандосов; для людей, любящих указательный перст и уверенных, что слово «амплуа» – это прибалтийское имя.

Все они талантливы. По-своему.

ЕВ – «культурная баба»; СМ – «хороший мужик», защитит, если надо; ГП – «фирмач», Джо Кокер наоборот.

Но кто лучше?

Никто.

Ваенга – утром, Михайлов – на свидании с девушкой, любящей волосатую грудь, Лепс – в застолье, когда рюмка водки на столе и – «гори все огнем!».

Любите на здоровье!

Я не думаю, что ВАШ Гриша Лепс верит в прапамять, флюиды, метание молний и прочее коллективное бессознательное.

МОЙ – верит. ВАШ – делает вид, что нет.

МОЙ Гриша Лепс насквозь командный игрок, ВАШ из идиомы вышеприведенной вычленил второе слово и воплощает его, чтобы вы не приставали.

Моя знакомая, представляющая себе жизнь, как ткань из причинно-следственных нитей, подозревает, что у Гришиного зрения главная забота – как бы не воткнуться в горизонт. Перевожу.

Он хочет всего и сразу. Он даже на телефонные разговоры не желает тратить время.

Его уже знают в разных точках планеты как незаурядного вокалиста, многозначительно хмыкающего при вопросе «откуда ЭТО в вас?».

Для симметрии он всегда берет паузу, как будто застегивается на все пуговицы, и скорлупу его идеала не пробить, а он, поверьте мне, в скорлупке.

В отдельные моменты, когда я слушал его, добивающегося абсолюта, мне казалось, что вот он – квант божественного света.

В каком-то смысле ГЛ жертва диссонанса душевного – хочется выступать на лужайке перед Белым HOUSE, да в компании Боно, а приходится перед… с их изрядно декольтированными девицами… Ну а как прикажете построить дом? Вокал, панибратство и гаерство. Верность позиции чуть брезгливого аристократизма, аристократизма, вы же понимаете, надуманного, который позволяет смотреть на нас, суетливых и пошлых, рутинно живущих.

Такие песни «должны быть целебны от туберкулеза», но штука в том, что самому ГЛ надо лечиться от «туберкулеза».

ГЛ постигал мораль и грамматику жизни в сочинских подворотнях; там же он получил право носить крест и научился орудовать шпагой, делая особые успехи в изучении психологии. Тогда-то он уяснил, что из всех глаголов совершенного вида главными являются два – «поверить» и полюбить».

Об этом нужно петь, не забывая про четко выверенную дозу небрежности.