Отар Кушанашвили - Эпоха и Я. Хроники хулигана

Хотя что тут интерпретировать? Если Сократ жил страстно и осознанно, как живет непередаваемый живчик Отарик, то ВП построил все на одном выражении лица: бесстрастного Знайки.

ВП намеренно туманен; и если вы дойдете, доползете до страницы этак 40-й любого его творения, вы поймете, что это самый метафорически амбициозный кусок дерьма в истории литературы.

Мне кажется, что, когда ВП пишет, он «весь во власти глубокого упадка духа»; человек просто встает и записывает эти всплески энергетического остроумия (слабоумия).

Он абзаца не упустит, чтоб, будто исследуя драматургическую возможность конкретной хуйни, не нагородить метафизический огород, маскирующий, давно подозреваю, временное помутнение разума или – тогда ой! – имманентное сумеречное состояние.

Капризуля от литературы, мазафака.

Я отчетливо сознаю, что кто-то (этих «кто-то» будет легион) упрекнет меня в любви к бросовой музычке.

Но эта «бросовая музычка» помогала мне не застывать на полпути к Цели (хотя, по строгому счету, я все еще на полпути к Ц.).

Многие из этих песен мне мыслятся духоподъемными, но ведь кому-то и радио ФИМА кажется качественным, а Таганрог центром вселенной, а то, что делает Игорь Крутой, – композициями.

Жить без песен можно (как без алкоголя и сигар), только – зачем? А уж песни (как и алкоголь и сигары) дозвольте мне выбирать самому.

«В музыке только гармония есть»; это самая прекрасная болезнь на земле.

Впрочем, в той же песне поется:

«Слушай музыку – и прощай!»

Пробегает периодически по лбу какая-то рябь – когда вспоминаешь, кого любил, без кого дышать не мыслил и кого оставил или кто оставил. С этой рябью на лбу.

Это специальная боль. Высокая. Посылающая к черту логику и законы физики. Космическая. Изощренная. Свойственная натурам увлекающимся, у которых нет времени на желчь, на злобу, они все время увлечены, то эйфорией пораженные, то грустью. Я видел их (и себя в зеркале), они светятся; они не желают мириться с тем, что сдержанность часть, и немалая, доблести. Если уж трансвеститы не сдержанны, нам, орлам с поволокой в глазах, сам Он велел.

Прислушавшись к себе, выяснишь, что Она и была Тою Самой.

Мелкое наблюдение: Шахрина и К я впервые услышал не где-нибудь, а в Кутаиси, засушливым летом древнего года.

«Ты – моя Крепость, я камень в кирпичной стене». Открытка, посланная в Космос.

Они такие: у них даже мелкие нюансики повседневности складываются в Космос. Это получается, когда, прислушавшись к себе, выясняешь, что общение с Космосом возможно без надрыва трагического; тонко и тихо.

Искрящаяся горячим бенгальским огнем, фантасмагорически мощная песнь, которая взяла и вышла из строя, запахом любви-нелюбви-грусти-тоски взбудоражив кровь. На улице темпераментных людей настал праздник.

Ирина Муравьева самозабвенно, пусть неумело, танцевала под эту песню, и даже если Она – Он не звонит, счастье ведь есть, правда, есть ведь счастье?! Тогда: «Если я в твоей судьбе ничего уже не значу, Я забуду о тебе, Я смогу, Я не заплачу!»

В первой половине жизни я был молод, неизвинительно глуп и преступно жесток, я был вооружен теорией безответственности и практиковал вседозволенность.

Все вернулось.

Это про меня писала Великая Ахмадулина: «Я думала, что ты мой враг, что ты беда моя тяжелая, а вышло так: ты просто враль, и вся игра твоя дешевая».

Когда ты доводишь девушку, женщину до состояния, зафиксированного в песне «Позвони», будь готов к боли, боль разорвет тебя в клочья.

Если при этом у тебя болевой порог, как у Кушанашвили, – здравствуй, бессонница! Здравствуй, чертова комната, полная призраков!

Уже после, много после какая-то Органическая леди уже не просила позвонить, а швыряла императив «Дай мне любовь!»; странным низким голосом внушавшая, что, если не дашь, с тобой обойдутся сурово.

У них трип-хоп, MASSIVE ATTACK – у нас кризис веры в государство и расцвет любви.

Позвони же, сука, и тогда белый свет вновь станет белым.

Дополнительная проблема таких, как ОК, кроется в том, что они живут на разрыв аорты. Первоисточник их бед – их понимание праведности, каковое понимание они хотят немедля донести до Отарика включительно.

Изощренные мелодические повороты, на которые была тогда – до момента, когда убоялась впасть в разложение, – ОК чуть не свели меня с ума.

Кормухиной удалось спеть душевно, благоговейно и в то же время яро, исступленно.

Эта песня – самое яркое воплощение темы тоски по небесному чувству на русской территории, где, с учетом специфики, без любви в огне тебе гореть.

Он пел эту песню для мамы моей! Мама моя бесподобная приезжала в Москву дать мне подзатыльник (множественное число), а я прикрылся Лешей с этой песней, где тоска по счастию: тема магистральная для русской поп-пузыки, но в этом случае исполненная без надрыва.

Такую песню не написать за офисной конторкой.

Кошмар и безнадежность – еще не самое плохое. Самое ужасное – хаос.

Это не Заратустра, это Довлатов.

Хаос порождается отсутствием любви.

«Я слышу твой звук, чувствую за-пах!» – так там? У меня тахикардия в этот момент начинается, в момент, когда выдающийся (настаиваю) менестрель Г.С. демонстрирует через высоты вокала высоты жизнелюбия!

В эпоху диджейского засилья самое присутствие Гарика Сукачева положительно удостоверяет, что темперамент настоящих мачо необорим.

«Друг не вернулся из боя».

Это не способ побега от реальности – Высоцкий не способ очутиться в другом, более дружелюбном мире.

«Это Жизнь?! Между прочим, и Это! И не самое худшее в ней».

«Какая красота, Дождь идет, Я одна, На тротуарах пузыри, Я считаю их, Я не знаю вас больше».

Возможно, самое мощное стилистически высказывание в истории российской поп-музыки.

Земфира – дирижер, редчайший, собирает внимание в секунду. Мы, служащие ей хором, вытягиваемся в ту же секунду.

Это стакан, который полон.

Это волна, которая не имеет четких очертаний, щекочет щиколотки и удаляется, оставляя от себя ш-ш-ш-ш-шипящую на песке пену.