Сергей Алексеев - Россия: мы и мир

По нему сейчас и судят за рубежом о нынешней литературе. К великому сожалению, я должен констатировать смерть магии в современном разговорном русском языке . Там, где был огонь, ныне холодный пепел, и только потому мы стали болтливой, говорливой и глухой нацией , пытаясь заменить сакральную суть слова на их количество, при этом не слушая друг друга. И в самом деле, что слушать-то, если слово не достигает ни ума, ни сердца? Таким образом, для сегодняшнего человека язык перестал быть характерным исключительно для великорусской речи носителем чувственной мысли , а превратился в некую сигнальную систему, которой пользовались дикие, младосущие племена. Достаточно послушать язык «тусовок» от высшего света до молодежных вечеринок, и тотчас же «клево оттянешься».

Я должен констатировать смерть магии в разговорном русском языке . Там, где был огонь, ныне холодный пепел, и только потому мы стали болтливой, говорливой и глухой нацией , пытаясь заменить сакральную суть слова на их количество, при этом не слушая друг друга.

И создается ощущение, что гибель магической сути современного разговорного русского языка произошла на наших глазах – по крайней мере кажется, что наши бабушки еще захватили настоящий «великий и могучий». Однако это не так, процесс начался еще триста лет назад. Можно искать причины в стремительном развитии техники и технологии последнего столетия (мол, бытие определяет сознание), можно сетовать на убыстрившееся от этого Время, на экономику и связанное с ней падение нравов, на происки врагов Отечества, желающих растворить в кислоте национальные особенности, на лагерный жаргон, вышедший из зон (мол, больше полстраны пересидело), на СМИ, на засилие иностранных терминов и прочего резко возросшего влияния на русскую жизнь. Только все это имеет слишком опосредованное отношение к языку и вряд ли может значительно на него повлиять. Русская речь имеет такие защитные механизмы, что трехсотлетнее иго Востока, а потом два века (XVIII–XIX) Запада, когда элита картавила на французском и немецком, не в силах были их разрушить. Напротив, языковое влияние славяно-русского этноса было таковым, что волжские булгары, придя на Дунай, забыли свою речь и заговорили на языке обитающих по соседству племен, а тюркский язык Орды насытился русской корневой основой. Конечно, не без взаимного проникновения, и потому на Украине можно услышать выражение «хата пид железным дахом», где «дах» на немецком – крыша. Для того чтобы отыскать истинную причину угасания священного огня родной речи, следует открутить виток и вернуться к его началу, ибо зерно Предания там . И – в виде квинтэссенции, в состоянии семени, – но это уже доминанта, содержащая в себе будущее развитие процесса и его результат. Как и в случае с Дмитрием Донским и его сыном Василием, где первый подготовил почву, а второй посеял зерно будущей Империи, так и здесь: Алексей Михайлович расколол неприемлемое для Империи «древлее благочестие» и принял новый греческий обряд, а его сын Петр довершил дело отца – «ритуально» разорвал собственно Язык , расчленив его своим указом на две части – церковный и гражданский .

Человек того времени, обладая религиозным сознанием, не отчленял быт от бытия и, наоборот, осмысливал себя цельным везде.

Да, речь в реформаторском указе идет вроде бы только о светском письме, то есть, казалось бы, о знаковом способе начертания слова . Прежний «кирилловский» полуустав остался в сфере духовной, и появился некий новый гражданский шрифт. Однако при этом совершилось отделение духовного языка от обыденного «гражданского». А человек того времени никогда сам себя не делил на две ипостаси существования, обладая религиозным сознанием, не отчленял быт от бытия и, наоборот, осмысливал себя цельным везде – в трудах праведных, в битвах ратных и перед аналоем. К тому же великорусский язык всегда был письменным языком , и традиция эта уходит во времена глубокие, дохристианские, а вовсе не к явлению на Русь младосущих братьев-болгар, взявших за основу «кириллицы» более древнюю азбуку (точнее, одну из существовавших азбук). Отсюда и бесконечная вера в написанное, а точнее, начертанное слово, ибо прежде писали чертами и резами, отсюда священность книги , отношение к ней как к живому организму, который может умереть, если книга долго не читается . У старообрядцев до сих пор существует обычай, когда книгу в таком случае безвозмездно передают тому, кто будет читать, дабы без человеческого внимания не погибли изложенные в ней истины . И это неудивительно, если знать этимологию этого слова: К НИ (НЯ, НЫ) ГА, где к ни, ня, ны – ко мне, а га – движение. То есть «приходящее ко мне»! (Сравнительное: князь-княже – буквально «приносящий ко мне огонь».)

Что же произошло с мироощущением русского человека, с его религиозным сознанием , тогда еще существующим, хотя и потрясенным предыдущим Никонианским расколом? А порвалась тончайшая, ныне не ощущаемая материя цельности души и разума, чувственности мысли . Быт отодрали от бытия, словно кожу с живого человека. Был создан прецедент, позволяющий человеку раздваиваться, жить одновременно по гражданскому и духовному закону, по совести и разуму. И случилось это потому, что великорусский язык не просто средство для общения с людьми и Богом – это прежде всего мировоззрение , тот самый хранитель и блюститель этнопсихологии.

Был создан прецедент, позволяющий человеку раздваиваться, жить одновременно по гражданскому и духовному закону, по совести и разуму.

Надо отдать должное – Петр Великий умел рубить, отсекая за один взмах, не только головы стрельцам. По молодой ярости обагрив руки. На сей раз ему бы позавидовали нынешние изощренные Инициаторы «непрямых действий», поскольку он отыскал и нанес невидимый точнейший удар в критическую уязвимую точку.

И никакой тебе крови…

Кстати сказать, знаете ли вы, отчего бояре насмерть стояли, чтоб уберечь свои бороды от петровских ножниц и бритв? Почему противились «цивилизованному» образу? А потому, что в то время на Руси брили бороды исключительно пассивные гомосексуалисты, то есть создавали себе «женский образ». Правда, их было не столько, сколько сейчас, но они были. Именно в этом грехе и подозревали бояре своего молодого и безбородого царя и, разумеется, отчаянно противились, когда он пытался придать им «блядолюбивый» образ – именно так называл Аввакум бритого молодого Шереметева. Надо отметить, что у Петра борода не росла по причине нарушения гормонального равновесия в сторону «женского», откуда и его неврастенический характер, который он всю жизнь старался скрыть подчеркнутой «мужской» жестокостью.