Отар Кушанашвили - Я и Путь in… Как победить добро

Юлия Тимошенко привыкла сама показывать всем указующий перст, а тут такое! По первости, еще не понимая, что к чему, ЮТ смутно улыбалась, потом мутно глазела, после скукожилась – и в этот именно момент она стала одинокой, беззащитной девой, нуждающейся в защите.

Что же, она сама угодила в силки неумолимой судьбы, которая подвергла ее безжалостной деконструкции. Проще говоря, напросилась.

Юлия Тимошенко – это леди, похожая на белого англосакса-протестанта с принципиальной косой, с одной стороны, и экзистенциальными неувязками – с другой.

Впереди ей предстоит длинная жизнь, которая очень долго будет похожа на ночь, и нет ни одной видимой причины, почему она не повторит судьбу Михаила Ходорковского в той части, где речь идет о признании себя виновной…

Не признает.

А коли так, еще долго ее дни не будут начинаться с апостольского «Радуйся!».

Жаль, она ведь была такой милой, пока сама себя не назначила Богиней.

Может, еще будет?

P.S.Ею нафарширована украинская действительность. Ее и жалко, и не жалко. Но жалко больше. Анна Чапман и бедолага Пушкин

«В сказках вечерних, неясных, бурных

Верилось в призраки светлых минут.

Страстно хотелось закатов пурпурных.

Знала, что где-то, кого-то, но ждут».

Эти претенциозные строчки я хочу посвятить Анне Чапман. Сколько раз с того самого времени, когда мы узнали про девушку, похожую на высокооплачиваемую лярву, что она именно та, с кого начинается родина, сколько раз с той поры, когда нам ее преподнесли как будущее Российской Федерации, сколько раз с той поры, когда она показалась нам в неглиже со страниц журнала для задротов, мы думали об этой девушке.

Она не успокаивается и дает нам все новые поводы. Вчера, когда я возвращался по перенаселенной машинами Москве на новое место жительства, вследствие чего был взвинчен донельзя, я прочитал ее слова об Александре Сергеевиче Пушкине.

Я расцеловал бы автора этих строк. Этот удивительный литературовед, эта тончайшая особа, считающая Пушкина бедолагой, а Россию лидером в военной сфере (ту самую Россию, которая ищет трех людей, разграбивших киоск в центре Грозного, 38 лет), эта великая барышня, шпионка, разведчица, нимфоманка, одетая в бикини и рассуждающая о Пушкине, – разве это не является скрашиванием наших одиноких долгих зимних вечеров?

Второй человек, которого я хотел бы расцеловать, – это Рома Абрамович. Подозреваю, что ближайшие планы лет на 70 – ни его, ни мои – не подразумевают моего с ним знакомства. Но те пурпурные закаты, со слов о которых я начал эту колонку, хочется посвятить и ему.

На том самом суде, который сейчас проходит в Лондоне и в ходе которого становится понятно, что двое парней управляли нами и имели нас сзади и спереди и, есть подозрение, продолжают нас иметь, он выступил с такой речью, которая потрясла меня, живущего в исходе очень странного года – с одной стороны, триумфального, а с другой, – года, когда я узнал величайших людей: Анну Чапман и протоиерея по фамилии Чаплин.

Говорил Абрамович мало за все то время, пока Чапман шпионила в пользу родины и снималась в трусах в журнале для задротов, а Чаплин велел всем русским девушкам прекратить ходить в мини-юбках и назвал произведение «Лолита» Владимира Набокова произведением, подбивающим на сексуальные преступления.

Мне хочется расцеловать всех этих людей. Они – будущее Российской Федерации. Ваше будущее, не мое. Мое будущее в том, что я буду писать колонки, где буду срать на такое ваше будущее – населенное такими литературоведами и людьми, считающими, что «друзья» – и «близкие друзья» это географически и морально далеко стоящие друг от друга понятия.

Благостно скучная ерунда Почему зануды так не любят, когда их критикуют

Я хотел написать эту далекую от поэтичности заметку сразу же, по горячим следам эксцесса в Белгороде, но по размышлении долгом решил, что для начала надо изучить предмет, все моменты, рассмотреть со всех сторон.

Благослови Бог авторов нижеозначенной ерунды за эту чудесную ерунду, за фальшь, которой исполнены их работы, за искусственно дерганный нарратив, за несогласные друг с другом начало, развязку и исход, за полностью проваленную стилистику, за уверенность глупую, что писаное – шедевры; за глупость героев, на редкость необаятельных; за ребяческое желание начхать на общественное мнение. Если в кино факт тупорылости можно скрыть в монтажных склейках, то в пьесах – как?

Никак.

Пьеса, в которой задаются вечные вопросы через емкие диалоги, должна быть продуктом интеллектуальной деятельности человека, у которого есть интеллект, который дышит воздухом, в котором нет места боязни смерти, а есть только картина сложного, но восхитительного мироздания.

А пьесы этих, без берегов манерные, даже один оазис, пусть внезапный, чистоты и ясности не украшает. Но когда обнаружишь хоть какое-то критическое мнение, этих не заткнешь. С их фонтаном самодовольного словоизвержения, с их отказом от какой-либо полемики, бо их истинный пафос – пафос самолюбования.

По степени заумности эти люди располагаются где-то между фильмом Содерберга про Че Гевару и работами философа Мамардашвили; помешанные на солипсизме зануды.

…Но трогать их нельзя. Нельзя – потому что они тут же начнут вопить, что вот-де демократию обезглавили, напишут письмо ВВП. В этом письме они пожалуются на меня и на таких неучей, как я, которые якобы считают, что художественное целое подчиняется художественной части. Тот факт, что нижеозначенные пьесы запрещены к постановке в студенческом театре Белгородского института культуры и искусств, занимает в моем мировоззрении не больше места, чем тот факт, что вода мокрая, у опоссума 13 сосков, а донецкий «Шахтер» сплошь состоит из бразильцев: «Планета» Евгения Гришковца, «Выглядки» Вадима Леванова, «Кислород» Ивана Вырыпаева; пустое о пустом.