Владимир Рыжков - 26 мифов о России. Ложь и тайны страны

Интересно, что этого эксперимента испугался не только соцлагерь. Есть некоторые свидетельства в пользу версии, что западные лидеры очень боялись – вдруг в Чехословакии что-то получится и капиталистический мир вместо привычного врага увидит справедливый и эффективный социализм – поэтому негласно дали Брежневу понять, что не будут вмешиваться, если СССР силой подавит чехословацких реформаторов. Это неудивительно, ведь социализм долго казался реальной альтернативой для капитализма. Вот лишившись этой альтернативы, сейчас либеральная демократия начинает немного «бронзоветь».

«Леонид Брежнев: Давай условимся не уходить в прошлое, а спокойно беседовать, исходя из сложившейся теперь обстановки… Надо благоразумно и трезво вести беседу в направлении поисков решения… Ход событий, который проистекает, полностью подтверждает, что за твоей спиной правые силы готовили и съезд и все действия. Теперь вскрылись и подпольные станции, и склады оружия… На каких-то деловых принципах начнется отвод войск и т. д. Мы же не оккупировали Чехословакию, не собираемся держать ее в «оккупации», а хотим, чтобы она была свободной и проводила социалистическое сотрудничество, о чем договорились в Братиславе».

Из стенограммы переговоров в Москве Брежнева, Косыгина, Подгорного, Воронова с Дубчеком.

23 августа 1968 года.

Пражскую весну 1968 года, ввод в Чехословакию советских войск и свержение Александра Дубчека по традиции во всех книгах о холодной войне ставят в один ряд с советским вторжением в Венгрию, а также с Берлинским и Карибским кризисами. Вроде бы и правда похоже – танки там, танки тут, значит, все идет по одной, старой, схеме.

Между тем это не так. В отличие от Берлинского кризиса или венгерских событий, Пражская весна изначально не отражала противостояния между Востоком и Западом. Американский Белый дом отнесся к событиям хладнокровно, если не сказать – равнодушно. У США тогда были более важные проблемы – Вьетнам. А лично у президента Джонсона на носу были перевыборы. Американцы неофициально призывали чешских дипломатов к сдержанности, открыто склоняли их не повторять ошибок венгра Надя, объявившего в какой-то момент о нейтралитете – об этом напоминал министру иностранных дел Чехословакии Иржи Гаеку Генри Киссинджер, – и недвусмысленно поясняли, что никто из стран Запада воевать против стран Варшавского договора за «социализм с человеческим лицом» не будет.

Кризис хотя и был сильнейшим, но он был не между Востоком и Западом, а внутри самой социалистической системы. Компартия Чехословакии первой из коммунистических партий, входивших в зону советского влияния, поняла, что движется в тупик – как в экономическом, так и в идеологическом смысле. Это понимал даже консерватор Новотный, а уж тем более – реформатор Дубчек.

Но даже Дубчек вовсе не ставил перед собой той задачи, которой так страшились в советском Политбюро. То есть в Праге никто не собирался выходить из Варшавского договора или бежать прочь из социалистического лагеря. Речь шла лишь о том, чтобы сделать более эффективной планово-рыночную экономику и добиться большей внутрипартийной демократии.

В самом Кремле по чешскому вопросу тоже шла борьба. Международный отдел ЦК предупреждал о негативных последствиях для КПСС и всего международного коммунистического движения решения о вторжении войск стран Варшавского договора в Прагу. Победили, однако, сторонники силового метода решения проблемы.

Что было бы дальше, если бы в Прагу не вошли войска, сказать сложно. Но Пражская весна доказала, что демократизация ведет к самоуничтожению социалистической модели. Во всяком случае, если брать за образец советский социализм. Просто чехи, на свою беду, немного опередили историю. Михаил Горбачев позже хотел примерно того же, но у истории всегда свои планы – забеганий вперед она не терпит.

Так что все пришло – но в свое время. И в Праге, и в Москве. Просто Чехии с Гавелом повезло больше, чем России с Ельциным. Кто тогда победил? Формально – Москва. Но Александр Дубчек не зря в одном из предисловий к книге о Пражской весне писал, что главная победа не военная, а нравственная. И в этом смысле он победил, конечно, полностью: его руки не были замараны, и он указал дорогу в будущее – редкий и завидный итог жизни для политика.

«Александр Дубчек: Я, товарищи, не могу сделать никакого предложения, потому что я видел последнюю сцену из окна своей канцелярии, но потом вошли ваши люди с автоматами, вырвали телефоны – и все. С тех пор ни с кем не было контакта и мы не знаем, что случилось… Так мы попали сюда. Мы не знаем, что происходит, кто управляет, как идет жизнь в стране».

Из стенограммы переговоров в Москве Брежнева, Косыгина, Подгорного, Воронова с Дубчеком.

23 августа 1968 года.

Конечно, Дубчек был исключительно драматической личностью. Его предало не только советское руководство, но и руководство чехословацкой компартии – его коллеги и даже друзья, которые, по сути, и подготовили вторжение коллективных сил безопасности «для обеспечения стабильности и социализма».

Однако есть лидеры, которые доказывают существование определенного парадокса, и Дубчек из их числа. Такие лидеры своей жизнью, своей судьбой и тем, что они теряют власть, помогают выпрямить путь истории. После поражения попытки сделать «социализм с человеческим лицом» в Чехословакии ни одна другая страна не делала второй попытки, ибо было ясно, что в стране-сателлите СССР, при существовании мировой системы социализма и при существовании советской империи, это невозможно. А двадцать лет спустя в Советском Союзе лидером стал Михаил Горбачев, который тоже ценой потери власти доказал другую аксиому – что социализм с человеческим лицом вообще невозможен.

Почти все давно поняли, что плановое хозяйство – это абсолютно бесперспективное дело, это вечные дефициты и бедность. Но и сейчас остаются две страны, где оно все еще сохраняется – Куба и Северная Корея. И поэтому когда говорят о том, что мог прийти кто-то другой кроме Горбачева и все равно история пошла бы по тому же пути – это вопрос спорный, потому что перед глазами есть пример Северной Кореи, где десятки лет ничего не меняется, как бы ужасно там все ни было.

Поэтому возможно даже – это большое чудо, что советская плановая экономика и советский коммунизм исчезли относительно безболезненно. Просто невероятно, чтобы идеология, целая идеологическая система ушла так мирно. Ведь все знают, с каким грохотом уходил национал-социализм и сколько миллионов людей при этом погибло.

При этом в самой России мало кто на самом деле представляет или отчетливо помнит, как на самом деле было всего несколько десятков лет назад, поэтому немало людей – молодые, пожилые, среднего возраста – хотят вернуться к директивной плановой экономике. Хотя, конечно, на самом деле они хотят вернуться скорее в СССР – есть ностальгия по Советскому Союзу как по большой великой стране. В дымке прошлого «застой» представляется неким «золотым веком» стабильности и порядка.