Михаил Веллер - Друзья и звезды

М.В.Мало ли кто что сказал, ерунда. Я думаю, если б сказал, предположим условно, что этого не надо публиковать — итог бы был тот же самый. И ты все равно продолжал бы писать! И публиковать. С твоим-то упрямством…

B.C.Вот уж и нет. Я могу сказать тебе честно: еще я очень люблю петь! Но у меня хватает же ума понять, что записать пару дисков для мамы и друзей — это нормально, но ни в коем случае не пытаться сделать карьеру певца! Потому что мои замечательные друзья — люди очень честные и четко дают понять: Володь, ну как ведущий ты лучше…

М.В.Ну, знаешь, «как ведущий ты лучше»… как ведущий, ты номер раз, нельзя же быть номером раз во всем, в конце концов. Даже Наполеон не умел музицировать.

B.C.В этом прелесть писательства, потому что здесь не надо ни с кем конкурировать, не надо ни с кем биться. Вот есть великий Веллер, а…

М.В.Гран-мерси. «— Не знаешь ты, брат, мадьяр! — сказал старый сапер Водичка».

B.C.…с которым чего мне конкурировать, понимаешь. А вот это же прелесть — что я не участвую ни в каких конкурсах, я не член никаких союзов, я пишу как думаю и говорю, для меня это как просто другая, еще одна форма мыслительной активности.

Я не претендую. Вообще. Ни на что. Когда мне говорят: Владимир Рудольфович, вы — писатель?! — я говорю: вы что, с ума сошли? Какой я писатель? Писатели у нас Лев Толстой и Антон Павлович Чехов! Я даже не литератор. У меня есть какие-то мысли, которые я излагаю в определенном стиле, ни на что не претендуя.

М.В.Тиражи книг, однако, примечательные и замечательные. На зависть большинству профессионалов. Написаны книги легко. В конце концов, человек, который хорошо думает и вследствие этого хорошо говорит, в состоянии без чрезмерного и каторжного труда научиться излагать собственные мысли на бумаге.

B.C.Миш, это другая проблема. У меня проблема в том, что от меня требуют публицистику, которую я с радостью пишу.

М.В.А кто, собственно, требует?

B.C.Издательства. Им интересно. А вот давай про это, а вот давай про то. И я, конечно, это пишу.

Но то, с чего я начинал — с «Хроники второго пришествия» из двух частей: «Евангелие» и «Апокалипсис», — эту тему мне развить не дают. Говорят: нет-нет, не сейчас. Вот сейчас очень интересно пишете про политику.

Поэтому когда я могу и есть время и я пишу книги типа «Мы русские, с нами Бог», которая для меня важна, — я вполне осознаю, что это не будет такой коммерческий-коммерческий успех. Для коммерческого успеха у издательства есть другое: есть востребованный Соловьев, бичующий коррупцию. Пожалуйста! — выходит книга про коррупцию: хорошая, страшная — пароли, явки, имена, проникновения.

Я хорошо понимаю, что это далеко от художественной литературы. Чуть позже будет, надеюсь, когда появится время.

М.В.Ничего. Никто никогда бичевание коррупции и не выдавал за художественную литературу.

B.C.Конечно. Для меня это способ мышления, я много писал, когда год был отставлен от телевидения — по разным причинам, которые, кстати, раз и навсегда разбивают мнение обо мне как о чьем-то проекте. Знаешь, меня всегда удивляют, когда говорят: ты — кремлевский проект! Либо: вот ты — любимый ведущий «Кого-Нибудь». Но Господи, если бы эти люди хоть немного знали, что на самом деле происходит!..

Знаешь, я единственный ведущий в стране, на которого подавали в суд деятели Администрации Президента Российской Федерации.

М.В.О, какой блеск! Когда и где? Почему ты с таким счастьем и на свободе?

B.C.Это было несколько лет назад. Я рассказывал о нарушениях в судебной системе. Я тогда страшно воевал с судьей Майковой. В конце концов ту систему доказательств, которую я предлагал, признали справедливой, и ее отстранили от должности, которую она возглавляла, — Арбитражный суд Московский третьей инстанции.

И тогда я рассказывал о том, как члены Администрации Президента управляют судебной системой России. Я называл такие фамилии, как Виктор Петрович Иванов, и еще много-много: Каланда, Боев. И жестко-конкретно: как они давали указания, в чьих интересах, какие дела. То есть, как сказано в великом классическом произведении кинематографическом, «не нужно путать собственный карман с государственным». И я все это конкретно пароли-явки-имена называл.

На меня подали в суд. На меня возбуждали уголовные дела. Все было по полной программе.

На суд по иску, который от лица Администрации подавал господин Боев, пришла госпожа Валявина — это первый заместитель Антона Иванова, Председателя Высшего Арбитражного суда. Где и подтвердила правоту моих слов. Иск был отозван.

Но так как коллеги всегда меня, вежливо говоря, ненавидели, то об этом предпочитали ничего не писать, не обращать внимания.

М.В.По сюжету твоего рассказа вырастают целые кусты вопросов. Вопрос первый: а каким образом телевизионный ведущий Владимир Соловьев оказался так глубоко и весомо сунувшимся в большую политику?

B.C.Ой, да я к большой политике не имею никакого отношения.

М.В.М-угу, когда ты судишься с Администрацией Президента — это не большая политика, это полусредняя политика.

B.C.Это меня туда втягивают. Получилось очень просто. История завязалась, как в дурных романах.

На радио заканчиваю эфир. А я человек такой, неравнодушный. И вот заканчиваю эфир на радио, выхожу на улицу. Стоит женщина лет семидесяти пяти, в парике. Я сразу же почувствовал: что-то будет плохо. И она говорит: я юрист из Питера (тут я вообще напрягся), у меня внука похитили в Китае.

М.В.То есть это история, о которой ты рассказывал потом на концертах.

B.C.И вот я вдруг оказался вовлечен, из-за судьбы мальчика Максима Коршунова, в битву гигантов — за феноменальный по размеру и по стоимости объект собственности — за Домодедово! А я всего лишь пытался спасти мальчика, которого несколько лет реально пытали в наших тюрьмах так, что и представить страшно.

М.В.Мальчика арестовали в Китае. Кто, за что, почему, чего ради?

B.C.Китайские спецслужбы по просьбе наших товарищей ворвались ночью в дом российского переводчика, где находился он с женой и годовалым ребенком. Без всякого ордера, без всего, вытащили его за шиворот и бросили в китайскую тюрьму. Потом без всяких документов, без сопровождения выдали нашим чекистам.

Чекисты на рейсе «Аэрофлот» перевезли его нелегально в Москву и заточили в Лефортово. Там, без предъявлений обвинений, без суда он сидел некоторое время.

Потом его ввели в процесс, он должен был дать показания по делу организованной преступной группы контрабандистов. Его перевели в Нижний Новгород.