Александр Минкин - Президенты RU

ЧУБАЙС. Но он же депутат, дело не имеет перспектив.

СОБЧАК. Да, но возбуждать надо, чтобы другие задумались…

(Опубликовано мною в «Новой газете». Естественно, при жизни Собчака. Чубайс тогда был первым вице-премьером.)

Это беседа? Нет, это уголовщина. Но какая изящная элита. Решив свой шкурный вопрос, Собчак пытается этот сговор двух коррупционеров превратить в беседу государственных мужей. Оказывается, главное для него – «неконституционные действия Рохлина по смене власти».

Хоть и в панике, а не забыл сделать донос.

Кто подслушал? Уж точно не журналист. Как попала в прессу? А какая вам разница?

«Слили спецслужбы!» – обычный упрек. Но даже если и так – задумайтесь о причине. Материалы по делу АНТа (кооператив продавал за границу танки под видом тягачей) мне принес следователь, который не мог смириться, что дело прекратили по приказу сверху. В статье я привел список высокопоставленных сотрудников АНТа – полтора десятка имен. Против каждого в графе «предыдущее место работы» значилось «КГБ СССР». Спустя малое время следователя убили, тело сбросили с поезда.

Раскрыто множество преступлений по приватизации гигантских заводов (один Кох с «Норильским никелем» – сотни миллионов долларов), а дела прекращены, замяты. И что делать следователю? Стерпеть?

Общество должно бы кричать «спасибо». Аплодировать, как врачу, идущему в холерный барак. Нет, «элита» морщит нос как манерная девица из старых стишков: «Фи!»

К сведению: первые «прослушки» раздавал прессе сподвижник Гайдара, член политсовета «Демократического выбора России» адвокат Макаров. Раздавал открыто, направо и налево. Разговоры генерального прокурора Степанкова с беглым авантюристом Якубовским печатали «Известия», «Комсомолка», «Московская правда»; аудиозаписи, густо пересыпанные матом, крутили по Первому каналу (тогда «Останкино»). В ту пору демократической шантрапе публикация прослушек очень нравилась. Она им была выгодна: уничтожался Руцкой, который тогда исполнял должность врага демократии. Потом эта должность перешла к Коржакову, потом…

И вот уже никто не помнит, что был вице-президент России Руцкой, что все трепетали при имени всесильного президентского охранника Коржакова.

А теперь, когда в печати появились разговоры Немцова, Чубайса, Коха, – теперь демократические вожди отзываются о таких публикациях с негодованием и жалуются в прокуратуру.

В «Известиях», где трудятся известные демократические моралисты, недавно опубликовали матерные уголовные разговоры президента Украины Кучмы. Разговоры записаны абсолютно нелегально, незаконно. Вы только вообразите, что этот офицер охраны захотел бы законно записать уголовные разговоры своего президента и пошел бы к прокурору за санкцией. Закатали бы в асфальт.

Итак, Кучму записали незаконно. Возмущает ли это редакцию «Известий»? Нет. Возмущает ли это читателей? Нет. Возмущают ли непристойные откровения Моники (США)? [179]

А что же демократы возмущаются, когда публикуются разговоры Собчака или Немцова?

Кучма, Моника – чужие. А Немцов – свой. Вот и весь ответ.

США гораздо менее коррумпированы, чем Россия. И права личности там защищены куда сильнее. Но Верховный суд США недавно признал, что нелегально записанный разговор печатать можно и должно , если он важен для общества. То есть нарушение прав личности – плохо, но ради интересов общества и государства…

И вот: относительно чистое общество США согласно. А наше прогнившее – возмущено.

Интересно почему? Не потому ли, что наша «элита», которой есть что скрывать, внушила простодушным, что такие публикации – плохо?..

Пресса не вся продажна.

Считать ее сплошной клоакой, конечно, удобнее. Какой комфорт для продажных журналистов. Они очень рады, когда слышат, что вся пресса продажна. Для них (действительно продажных) это – отпущение грехов. Раз все такие – значит, я прав.

Вор уверен, что все – воры. Просто кто-то попался, а кто-то нет. И воры у воров не вызывают негодования. Напротив, попавшемуся слегка сочувствуют: да, зарвался, не повезло.

Ненавидят же неворующих. Ненавидят непродажных. Ибо существование такого, пусть хоть в единственном числе, делает для продажных невозможным душевный покой.

Обвинение в продажности есть главный и любимый способ советской полемической школы.

Продажной называли всю западную прессу. Продажными числились Пастернак, Ростропович, Солженицын, Сахаров. Продажной девкой была даже наука (кибернетика, генетика), даже теория (относительности).

Советская власть внушала людям, что они – винтики. И опущенному винтику было приятно верить, что великий ученый или гениальный поэт – просто продажные твари.

Похабные эти обвинения звучали с самых высоких трибун в адрес самых высоких людей. Солженицын написал о ГУЛАГе? За деньги ЦРУ! Сахаров выступает против войны в Афганистане? За деньги ЦРУ!

Обвинитель (мелкая тварь) не понимает, что у ЦРУ нет денег, чтобы купить Солженицына. Мелкая тварь не понимает, что достаточно существования ГУЛАГа, чтобы проклинать ГУЛАГ. Достаточно преступной власти, чтобы говорить о ее преступности.

Ничего не изменилось.

Из того же Кремля, с той же Старой площади летят те же слова. Русская пресса против войны в Чечне? За деньги Дудаева! За деньги Бен Ладена. Это же опасно! Значит, ради чего же писаки это делают? Ага!

На это торжествующее «ага!» нечего возразить. Точнее – нельзя разубедить. И не надо. Люди прекрасно отличают продажную статью. Так же легко, как определяют проститутку – по манере, по боевой раскраске.

…Журналисту писать о журналистике – в этом есть некая тавтологическая ловушка. Читателю не растолкуешь кухню, да она ему и не интересна. Зачем пассажиру подробности карбюратора? Едет, ну и отлично.

Невозможно объяснить, что я никого не пачкаю, да и не нужно это вовсе. Люди пачкаются сами. Я только включаю свет. Лжецы и воры очень не любят света. Они и те, кому нравятся эти воры и лжецы, очень сердятся на лампочку.

Важно, что думает читатель, а не тот, о ком я пишу. Важно, что чувствует зритель, а не актер. Если актриса на сцене рыдает и заламывает руки, а зритель холоден – значит, она плохая актриса. Если она сдержанна, а зрители плачут – значит, хорошая.

В идеале статья должна быть написана изящно, иронично, легко, а читатель должен сжимать кулаки и ругаться матом. Важнее вызвать протест читателей, чем высказать свой протест.

Глуповатое «аж» пестрит во всех газетах. Желая поразить читателей, пишут: «На пожаре погибло аж три человека!» Но результат обратный. Словечко «аж» пообещало читателю сотни, тысячи жертв, а их оказалось всего три – подумаешь! Чтобы вызвать правильную реакцию, надо написать «погибло всего трое» – тогда читатель ахнет, посочувствует погибшим и подумает о журналисте как о бессердечной скотине, не понимая, что именно своим «бессердечием» скотина заставила читателя чувствовать.