Газета Завтра

Речь идёт вовсе не о том, чтобы миллион свечей, зажженных японцами 11 марта 2012 года в знак памяти и скорби о погибших в результате всех трагических событий, случившихся год назад, одновременно рассматривать и как символ «Японии во тьме». Речь идёт прежде всего о том, что нельзя преодолеть последствия катастрофы, нельзя выйти из неё, не осознав её действительных сущности и масштабов. А японскому народу, соседним странам, да и всему человечеству главы ТНК и политические лидеры вот уже больше года не дают возможности такого осознания, старательно замалчивая или фальсифицируя факты, связанные с аварией на Фукусиме.

На фото: "Орлиный коготь" увяз. Плачевный итог американской военной операции в Иране (1980 год)

Накануне

Анастасия Ежова

С конца прошлого года в мировых, да и в российских СМИ, нагнетается истерия по поводу скорого удара по Ирану. Аналитики делают прогнозы, а агенты американского влияния усиливают психологическую войну против этой, как они выражаются, страны "оси зла".

Казалось бы, внутри Исламской республики не может не нарастать паника, а иранцы уже, должно быть, выстраиваются в длинные очереди за продуктами питания и предметами гигиены. Если бы читателям российских новостных сайтов довелось попасть в Иран в декабре прошлого года (когда угрозы со стороны Израиля достигли апогея и даже называлась конкретная дата удара), первое, что их поразило бы, — это абсолютное спокойствие, царящее на улицах иранских городов.

В теплую октябрьскую погоду иранцы, наслаждаясь солнцем, невозмутимо прогуливались по скверам и паркам, спешили по своим делам, шутили и смеялись, строили планы и заключали деловые контракты, встречали делегации и возили на экскурсии иностранных гостей, совершали намаз в мечетях и читали книги, ходили в кинотеатры и в спортклубы. Словом, вели привычный для себя образ жизни.

Никакой тревоги не чувствовалось в воздухе Тегерана — строгого и приветливого города на фоне исполинских белоснежных гор, покрытого сетью разветвленных эстакад, ландшафтными парками, современными многоэтажными домами, портретами руководителей Исламской революции и мучеников ирано-иракской войны, старинными дворцами, университетами, мечетями и библиотеками. Все так же лихо рассекали по улицам бесчисленные желтые и зеленые государственные такси, модные "пежо" и иранские "саманды" местного производства; девушки в манто и головных платках и женщины в черных чадрах по-прежнему придавали городу особый, сугубо иранский оттенок. Мало что изменилось по сравнению с предыдущими годами, разве что неприкаянные стволы облысевших деревьев бросались в глаза — зимой Тегеран утрачивает свою красочность.

Мистерия восстания

Это видимое спокойствие не говорит о том, что войны никто не ждет. Угроза нападения вполне реальна. Но персы относятся к ней со стоической сдержанностью: что ж, не первая и не последняя война в истории Ирана, агрессоры еще содрогнутся от жесткого ответа. В стране свежа память о тяготах ирано-иракской войны, развязанной против Исламской республики спустя год после победы революции, в критический момент, когда армия в Иране была практически расформирована. Тогда в народное ополчение массово шли все — от 13— 14-летних подростков до стариков, давно уже вышедших из призывного возраста. На иранском ТВ часто показывают хронику тех лет — особенно трогательны кадры, на которых пожилые женщины поят водой и кормят совсем молодых ребят с красными повязками на лбах, благословляя воинов на сражение и победу. На стенах зданий по всему Тегерану то и дело встречаются портреты мучеников той войны — порой это еще совсем юные, безбородые лица.

Память этих людей бережно охраняется — и было бы наивно полагать, что, проявив такое мужество и сплоченность тогда, Иран не готов дать отпор агрессии сейчас, когда он существенно нарастил боевую мощь. Сказывается и особое отношение к смерти, не понятное современному западному человеку с его либеральными ценностями комфорта, безопасности, достатка и стабильности.

Почитание мучеников, павших на войне, имеет в Иране глубокие религиозные корни и не является лишь продуктом новой революционной эпохи. Наоборот, сама революция 1979 года — не что иное, как порождение древних религиозных процессий, представляющих собой своеобразную мистерию восстания. Эти церемонии приурочены к поминовению мученической смерти имама Хусейна — любимого внука пророка Мухаммада. Имам Хусейн отказался приносить присягу омейядскому халифу Язиду, ибо он был порочным и несправедливым правителем, попиравшим исламские нормы, создавшим предпосылки для социального и национального неравенства, ущемления бедных слоев населения и неарабов, которые при омейядах считались мусульманами второго сорта. В этих условиях имам Хусейн объявил о непризнании такой власти. Он принял приглашение жителей иракского города Куфа, недовольных Язидом, чтобы возглавить их восстание.

Близ местечка Кербела имам Хусейн и его сторонники были окружены 30-тысячным войском язидовцев. Осада продолжалась несколько суток, восставшие были отрезаны от реки и мучились от жажды. Когда им был предъявлен ультиматум, и стало понятно, что силы неравны и смерть неминуема, имам Хусейн позволил под покровом ночи покинуть свой лагерь всем желающим — сочувствующим и случайным попутчикам. Состоявшаяся наутро битва была жестокой. Это произошло в день Ашуры, 10 мухаррама. Все сторонники Хусейна, включая имама, пали в сражении, были растерзаны и обезглавлены, а их жены, сестры и дети были угнаны в плен — и никто не узнал бы о событиях при Кербеле, если бы не плененная сестра имама Хусейна Зейнаб, фактически и инициировавшая первые собрания в память об Ашуре, которые проводились в ее доме в Дамаске.

Эти церемонии иногда называют "шахсей-вахсей", при этом изображая их устрашающим действом, в ходе которого люди наносят себе кровавые раны. Такие ритуалы, бытующие в некоторых районах Пакистана и арабского мира, являются проявлениями народной экзальтации. К нормативному шиизму они, строго говоря, не имеют отношения. В Иране самоистязания запрещены вердиктом аятоллы Хаменеи; Ашуру проводят иначе — с помощью траурных песнопений и шествий, чтения лекций и проповедей, максимум — символических ударов в грудь.

С ранних лет детей приводят в хусейнии — небольшие молельные помещения, где вспоминают события при Кербеле. Так ребенок буквально с молоком матери впитывает идею о том, что восстание против несправедливой власти — путь самых святых и почитаемых праведников. Исламская революция зародилась в лоне этих собраний: траурные церемонии в память о подавленном восстании и павших мучениках переросли в антишахские манифестации. Люди, вдохновленные примером имама Хусейна, бесстрашно шли на танки и свергли режим.