Array Array - Утраченная Япония

В наше время кабуки пережило критические изменения. Эта форма искусства будет продолжать свое существование, но мы никогда уже не увидим таких актеров, как Утаэмон и Тамасабуроо. Будучи иностранцами, Фобион и я нашли исключительный доступ в кабуки, — сомневаюсь, что это удастся еще кому-нибудь. Кстати, мы намереваемся объединить наши знания, и выдать книгу для будущих поколений.

Но мы не можем согласиться друг с другом ни в чем. Я, например, не люблю исторические пьессы кабуки, такие, как Chuushingura (Сорок семь самураев): большинство из них состоит из рассказов о giri-ninjoo, а с моей точки зрения есть и более интересные темы. Для предвоенной публики, привыкшей к фанатичному послушанию, эти пьессы о преданности своему господину были в буквальном смысле берущими за душу – каждый японец делал тоже самое каждый день на работе, или в армии. В Чуушингура есть такой момент, когда хозяин делает харакири, и умирает, а Юраноске, его любимый слуга, опаздывает. Когда тот наконец прибывает, господин испускает дух со словами: «Ты опоздал, Юраноске». Глядя в глаза своего господина, Юраноске понимает, что должен отомстить за его мученическую смерть. Я видел старых зрителей, которые рыдали при этой сцене, но у людей, которые выросли в спокойной, богатой современной Японии, личная преданность находит слабый отклик – так же, как и у меня. Тем не менее, Фобион считает, что эти исторические пьессы воплощают историю кабуки, а уродливые старые дамы, которых я помню с детства, — истинное искусство оннагата. Он утверждает, что красота Тамасабуроо и Дзакуэмона слишком бросается в глаза, является чуть ли не «еретической».

Во многом я не соглашаюсь с Фобионом, но больше всего в вопросе об оннагата, поэтому передо мной встает трудный вопрос – кто же они такие? Разумеется, в них есть что-то общее с выступлениями трансвеститов. Любовь глядеть на мужчин, переодетых женщинами, распространена повсеместно, она существует в английской пантомиме, и передвижных театрах Индии. В Китае и Японии это первоначальное зрелище трансвеститов было поднято до ранга искусства. Дан (китайский оннагата) исчез практически совсем (хотя, может быть, возрождается) не потому, что публика постепенно теряла к нему интерес, а потому, что культурная революция уничтожила театр – когда традиция, такая, как дан, слабеет, ее очень трудно воссоздать. Но Япония избежала потрясений культурной революции, и благодаря этому традиция сохранилась здесь в неизменном состоянии.

Переход к высокому искуксству привел к тому, что оннагата сконцентрировались на романтизме, а не комизме, на сущности женственности, а не физическом проявлении тела. Именно поэтому Фобиан ценил старых оннагата: тот факт, что они стары и малопривлекательны, позволяет блеснуть искусству без обращения к очарованию чувственности. По его мнению, «искусство актеров кабуки – словно морская вода, согретая солнцем. По мере того, как актеры стареют, испаряется все больше воды, и она становится все более соленой. И наконец, остается только соль».

Кабуки стало подобием «живого музея», потому что сохранило в себе элементы давнего стиля жизни. Как зажечь andon (бумажный фонарик), открыть fubako (покрытая лаком шкатулка для писем), уложить волосы с помощью kanzashi (шпилек для волос) – эти, и бесчисленное количество других техник остается живыми на сцене кабуки. В зеркале кабуки отражаются модные кимоно, магазины и дома, соответствующие ритуалу движения рук и стоп, разновидности поклонов и улыбок, этикет самураев и множество других японских аспектов жизни, которые существовали до прихода западной культуры. Кабуки – это огромная ностальгия по прошлому, я не знаю другой подобной театральной формы искусства, которая сохранила бы так тщательно давнишнюю повседневнуюю жизнь.

Мир кабуки кажется особенно волнующим в свете той модернизации, что гигантской волной прокатилась по Японии за последние года. Разумеется, нет больше ни фубако, ни канзаси, но их исчезновение значит не более, чем исчезновение из нашей жизни турнюр и зонтиков с кружевами. На Западе модернизация, хотя и основательная, не уничтожила все-таки всех проявлений ушедшей жизни. А в Японии по городам и селам одинаково проехались бульдозеры. Даже деревья и рисовые поля, нарисованные на театральных куртинах, все быстрее исчезают, и только в кабуки по прежнему живет мир прошлого.

Пролетело более восемнадцати лет с того времени, когда я первый раз зашел за кулисы, чтобы познакомиться с Дзакуэмоном. С тех времен я был там бесчисленное количество раз, на даже сегодня, когда захожу туда, сердце подскакивает к горлу. Я боюсь портье, и спрашиваю сам себя, не нарушил ли театрального этикета. Окно кабуки на японский традиционный стиль жизни не ограничивается только сценой.

Менее известные актеры ходят по комнатам великих собратьев, вползают на коленях, чтобы поздороваться официально вежливо, и попросить о пожелании удачи до того, как выйти на сцену. Речевые формы, какие они используют, обращаясь к актерам, странно звучат для современного уха, например, «Wakadanna» (молодой господин) в отношении к оннагатата, такому, как Тамасабуроо («Danna», то есть господин, — это титул, зарезервированный для актера, играющего важную мужскую роль, оннагата остается «молодым господином», независимо от возраста). Каждый гардероб украшен стягами, на которых видны эмблемы актеров, словно гербы аристократов. Постоянно идет обмен подарками: веера, полотенца для рук, рулоны ткани – и все это имеет символическое значение. Это настоящий феодальный мир, очень далекий от мира обычных смертных. Когда я сказал Тамасабуроо о своей робости, когда вхожу за кулисы, к моему удивлению услышал: «Я чувствую то же самое!».

Иногда мне кажется, что то, что очаровало меня в кабуки, было не столько сами театральные представления, сколько жизнь, разыгрывающаяся за ними. Тонкая линия между иллюзией и реальностью, существующая за кулисами, достойна внимания. В опере спекталь не играется за сценой, и актеры не поют в частном порядке друг другу арий – снимая костюм, они становятся обычными людьми, независимо от своей славы. В кабуки иллюзия продолжается за кулисами. Большинство людей одето здесь в кимоно, что сегодня в Японии уже редкость, а кимоно эти – черные для помощников «куроко», цветные юката для остальной обслуги и парадные, с богатой вышивкой, для главных актеров – ясно показывают социальный статус. Кимоно за кулисами иногда бывают так же прекрасны, как те на сцене.

Бывает также, что сама пьесса там продолжается. Например, во время представления Chuushingura, которое считается совершенством среди пьесс кабуки, актеры и их помощники сохраняют особенную серьезность за кулисами. Другим примером может быть Kagamiyama. В этой пьессе придворную Оноэ оскорбляет Ивафудзи, который пытается ничтожить дом Оноэ. Оноэ медленно, в задумчивости уходит со сцены по ханамити. Когда Дзакуэмон играл эту роль, после ухода с ханамити он садился в одиночестве в маленькой комнатке за кулисами, до момента, когда Оноэ вновь должна была выйти на сцену: он не переставал играть, хотя не был на сцене. Когда я его спросил об этом, Дзакуэмон сказал, что это дело традиции Kagamiyama, благодаря которой сохраняется глубина эмоциональной концентрации до нового выхода на сцену.